Вокруг яблонь одно за другим падают яблоки

яблоко

А потом наступает день, когда слышишь, как всюду вокруг яблонь одно за другим падают яблоки. Сначала одно, потом где-то невдалеке другое, а потом сразу три, потом четыре, девять, двадцать, и наконец яблоки начинают сыпаться как дождь, мягко стучат по влажной, темнеющей траве, точно конские копыта, и ты — последнее яблоко на яблоне, и ждешь, чтобы ветер медленно раскачал тебя и оторвал от твоей опоры в небе, и падаешь все вниз, вниз… И задолго до того, как упадешь в траву, уже забудешь, что было на свете дерево, другие яблоки, лето и зеленая трава под яблоней. Будешь падать во тьму…

В комнате у Илге нисколько не темно. И ничуть не страшно. Совсем. На комоде даже есть фонарь-летучая мышь. В нем теплится желтый отблеск свечи. А керосин отец не даёт разжигать. Боится, что спалит весь дом, ведь дочь такая маленькая. А что если взять и попробовать. Впрочем, в углу есть пышущая жаром печка -буржуйка с трубой через форточку, можно открыть заслонку и тогда будет совсем светло. Еще на стенах бледно голубые обои казавшиеся теперь темно-синими, вновь расцветут красками. На них нарисованы фрейлины и кавалеры. Они нарядные. Они веселы и им ничуть не страшно. Рядом стоит стол накрытый веселой розовой скатертью с тремя поросятами. Он круглый и старый старый. Наверное, он до ре вол юци онный. Сохранился еще с тех времен, когда в этой комнате жила какая нибудь фрейлина. Он жила здесь, наверное не очень долго, а потом конечно же вышла замуж.
Илге поплотнее закуталась в шерстяной плед. Кровать у нее большая, с балдахином и кучей шелковых подушек. Нет, наверное, здесь жила восточная красавица Шахерезада, которая знала кучу сказок. Илге тоже знала их много, книжек много, читать не пересчитать, но только днём, когда светло. А сейчас ночь, полутьма.
Тьма стояла за ледяными окнами, была где-то рядом, дышала на них холодом, завывала в водосточных трубах, порой заглядывала голодными глазами через испещренные белыми полосками бумаги стекла, но в комнату войти не решалась. Там где теплится свет, где жива надежда, тому не страшно. Илге порой казалось, что тьма поглотила соседние дома, в них совсем не было света, но там еще живут. Это вторая зима, а значит в два раза труднее. И голод.
Илге ещё повезло, ей не надо ходить на работу старшим мальчикам и в школу ходить совсем не надо до самой оттепели. Так надо. Так сказал отец. Перед уходом на работу всегда просит Илгу, что бы она не смела соваться на крышу. Там может быть опасно.
На крышу она и сама не полезет. Можно запросто свалиться с высоты пятого этажа. И хоть внизу сугробы, но от смерти они не спасут.
А впрочем, гасить зажигалки ее все равно не пустят. Там дежурят мальчишки. Они старше ее и один — Стасик Надеждинский как-бы ей нравится. Как бы потому что она еще не решила. Ведь он всегда норовит толкнуть ее и дернуть за косичку. А она в ответ пихает его портфелем. Дурак, сказала вслух Илга, старше ее, а такой дурак. Можно просто пригласить в кино, правда? Как папа тетю Зину.

Стул скрипит, вот вот развалится, его надо вообще отправить в печку. Но тогда не на чем будет сидеть. Да и уголь горит жарче. А это самое главное. Батареи не топят, вместо них поставлена раскаленная буржуйка.
Илга отодвинула кочергой засов и приоткрыв маленькую дверцу пошурудила ей так, что голубые искры разом рванулись вверх. В лицо напахнуло сухим жаром словно заглядывает в топку паровоза. Но если смотреть на огонь долго долго, то начинают слезиться глаза, лучше поудобнее усесться на скрипучий стул балансируя, чтобы короткая ножка не оторвалась окончательно и смотреть на яркую картинку из старого журнала «Работницы» Там под ней расписаны калории. Нудные таблицы для тех кто хочет узнать сколько потребляешь калорий в день.
Но главное не это. Важная сама картинка: на ней изображены фрукты. Спелые бананы и яблоки, они желтые, а вот апельсины оранжевые. Казалось только протяни руку возьми и надкуси.Если смотреть на картинку долго долго, то во рту появляется слюна и вкус вкус давно забытый, еще с прошлого лета и еще запах. Апельсины пахнут свежестью. Оранжевые апельсины в х р у с т а л ь н о м блюде. А рядом с ним ярко-красное яблоко. Кожица у него тонкая тонкая, такая что просвечивает, так, словно бы яблоко светится изнутри. Одуряющий запах яблок на белой скатерти. Илга только что поставила на него чернильное пятно. Перо предательски капнуло в самый неподходящий момент и теперь фиолетовые чернила растекаются словно это амеба или даже спрут который хочет схватить щупальцами все блюдо.
Можно собрать скатерть и попытаться застирать хозяйственным мылом. Но такие пятна выводят как то по другому. Илга не знает как.
Она теребит краешек скатерти. Не знает как поступить. Потом берет яблоко и надкусывает.
Сочная мякоть хрустит, яблоко большое и крупное. Апельсины сладкие сладкие! Оранжевая кожура светится на солнце. Ветер колышет белые занавески. Он теплый такой, этот ветер.
Труднее всего представить яблоко. Она не помнит его вкуса. Апельсины помнит, а яблока нет.

— Я Б Л О К О, — раздельно произносит она, — яблоко. Яблоня зацветает в мае. У нее такие бело-розовые лепестки, они такие нежные что если дунет ветер, то они враз осыплются. Затем прилетают пчелы. Они собирают нектар. Потом будут яблоки. Но их будут собирать только в сентябре. Венгерские яблоки привозят в канун нового года. И кладут в подарки детям вместе с конфетами и м а н д а р и н а м и. Мандарины бывают сладкие и кислые. Кислых она не пробовала, но рот наполняется слюной, словно положили кислый лимон.
Нет, пусть лучше будут сладкие. Кожица у них чистится легко легко, она снимается кружочками, а вот дольки нужно немедля ни минуты кушать. Потому что они сладкие. Сок брызжет и течет по щекам.
Илга отвернулась от яркой картинки. Слишком пусто вокруг. Одиноко. Отец вернется заполночь. Она будет уже спать. А утром он поцелует ее и уйдет на работу. Она раскрыла другую яркую книгу: Там молодой падишах дарил Хахерезаде золотой поднос и крупный как яблоко вишневый рубин. Шахерезада красивая прекрасивая. И ее калиф отец рядом с ней.
Возле печки тепло. А за окнами, заклеенных крест накрест белыми полосками, опять валит снег. Он будет сыпать всю ночь и утром укроет весь город до верху. И город сверху никто не увидит. Можно будет идти по снежным тоннелям идти долго долго и выйти когда нибудь среди теплого лета. Пусть не где ни будь, а на берегу лесного ручья. Или лучше всего возле деревни бабушки. И что бы обязательно лето только только начиналось.
Она не заметила как уснула.
В ее сне все было именно так.
А утром ее разбудил хрустальный звон. Отец неуклюже топтался на шатком стуле и пытался достать с антресоли фужер для шампанского. Наконец что то хрустнуло и отец виновато покосился на Илгу. — Должно быть разбил. Этоо ничего, Шахерезада, хрусталь слишком хрупкий, но можно ведь из кружек, да?
Илга не ответила. Это было неважно.
Важно было то, что
То, что на большом блюде из розового хрусталя лежали пахнущие морозом и праздником грузинские мандарины. Правда, их было немного, штуки три, не больше, но зато рядом с ними, возвышаясь как памятник самому себе, матово — нежное, прохладное лежало темно-вишневое яблоко. Венгерское.
— Они восхитительно пахнут, — сказал отец, — я помню.
Илга протянула к яблоку руки, а потом словно бы спохватившись, не решаясь взять, словно это было самое великое сокровище, и внезапно отвернувшись к окну провела по глазам словно смахивая слезинку.
Ничего, папа, должно быть просто соринка попала в глаз.
Яблоко было как на картинке. Оно ласково и нежно светилось как тот вишнево розовый рубин, который подарил падишах своей Шахерезаде

Источник статьи: http://proza.ru/2012/06/17/1563

А потом наступает день, когда слышишь, как всюду вокруг яблонь одно за другим падают яблоки. Сначала одно, потом где-то невдалеке другое, а потом сразу три, потом четыре, девять, двадцать, и наконец яблоки начинают сыпаться как дождь, мягко стучат по влажной, темнеющей траве, точно конские копыта, и ты — последнее яблоко на яблоне, и ждешь, чтобы ветер медленно раскачал тебя и оторвал от твоей опоры в небе, и падаешь все вниз, вниз И задолго до того, как упадешь в траву, уже забудешь, что было на свете дерево, другие яблоки, лето и зеленая трава под яблоней. Будешь падать во тьму

— Вино из одуванчиков (Рэй Брэдбери), 109 цитат

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

Интересно вспоминать, как ты познакомился с человеком, как его первый раз увидел и что почувствовал, что подумал о нем, было как-то безразлично на него сперва, а потом. а потом он стал смыслом твоей жизни.

Относитесь к изменениям, как к уборке квартиры. Сначала одно, потом другое, и глядишь — всё блестит!

Когда человеку сначала дают надежду, пусть ненадолго, а потом отнимают, боль от потери усиливается стократ. Лучше уж совсем ни на что не надеяться, чем воспарить в небеса, а потом камнем упасть вниз.

У каждого человека в жизни есть два дерева:
одно — дерево счастья, другое — дерево печали.
Какое дерево будешь поливать, такие плоды и будешь вкушать.

В конце концов, мы забываем людей. Сначала мучаемся, а потом наступает момент, и мы их отпускаем. Именно в этот момент люди возвращаются.

Самое приятное — достичь своих целей. Потом усмехаясь смотреть вниз на тех ,кто в тебя не верил.

Будешь лениться — впадешь в тоску. Потом потеряешь вкус к жизни. И все, конец.

Бывает, что ждешь, ждешь, ждешь. А потом раз — и пофиг.

На свете должен быть кто-то, кому от тебя нужно лишь одно: чтобы ты был жив и чтобы у тебя все было хорошо.

Что откладывается на потом, на потом и остается.

Источник статьи: http://socratify.net/quotes/vino-iz-oduvanchikov-rei-bredberi/162732

Вокруг яблонь одно за другим падают яблоки

«Великое дело — способность удивляться, — сказал философ. —

Космические полеты снова сделали всех нас детьми».

Только что была огайская зима: двери заперты, окна закрыты, стекла незрячие от изморози, все крыши оторочены сосульками, дети мчатся с горок на лыжах, женщины в шубах черными медведицами бредут по гололедным улицам.

И вдруг могучая волна тепла прокатилась по городку, вал горячего воздуха захлестнул его, будто нечаянно оставили открытой дверь пекарни. Зной омывал дома, кусты, детей. Сосульки срывались с крыш, разбивались и таяли. Двери распахнулись. Окна раскрылись. Дети скинули свитера. Мамаши сбросили медвежье обличье. Снег испарился, и на газонах показалась прошлогодняя жухлая трава.

Ракетное лето. Из уст в уста с ветром из дома в открытый дом — два слова: Ракетное лето. Жаркий, как дыхание пустыни, воздух переиначивал морозные узоры на окнах, слизывал хрупкие кружева. Лыжи и санки вдруг стали не нужны. Снег, падавший на городок с холодного неба, превращался в горячий дождь, не долетев до земли.

Ракетное лето. Высунувшись с веранд под дробную капель, люди смотрели вверх на алеющее небо.

Ракета стояла на космодроме, испуская розовые клубы огня и печного жара. В стуже зимнего утра ракета творила лето каждым выдохом своих мощных дюз. Ракета делала погоду, и на короткий миг во всей округе воцарилось лето…

Они жили на планете Марс, в доме с хрустальными колоннами, на берегу высохшего моря, и по утрам можно было видеть, как миссис К ест золотые плоды, растущие из хрустальных стен, или наводит чистоту, рассыпая пригоршнями магнитную пыль, которую горячий ветер уносил вместе с сором. Под вечер, когда древнее море было недвижно и знойно, и винные деревья во дворе стояли в оцепенении, и старинный марсианский городок вдали весь уходил в себя и никто не выходил на улицу, мистера К можно было видеть в его комнате, где он читал металлическую книгу, перебирая пальцами выпуклые иероглифы, точно струны арфы. И книга пела под его рукой, певучий голос древности повествовал о той поре, когда море алым туманом застилало берега и древние шли на битву, вооруженные роями металлических шершней и электрических пауков.

Мистер и миссис К двадцать лет прожили на берегу мертвого моря, и их отцы и деды тоже жили в этом доме, который поворачивался, подобно цветку, вслед за солнцем, вот уже десять веков.

Мистер и миссис К были еще совсем не старые. У них была чистая, смуглая кожа настоящих марсиан, глаза желтые, как золотые монеты, тихие мелодичные голоса. Прежде они любили писать картины химическим пламенем, любили плавать в каналах в то время года, когда винные деревья наполняли их зеленой влагой, а потом до рассвета разговаривать под голубыми светящимися портретами в комнате для бесед.

Теперь они уже не были счастливы.

В то утро миссис К, словно вылепленная из желтого воска, стояла между колоннами, прислушиваясь к зною бесплодных песков, устремленная куда-то вдаль.

Что-то должно было произойти.

Она смотрела на голубое марсианское небо так, словно оно могло вот-вот поднатужиться, сжаться и исторгнуть на песок сверкающее чудо.

Но все оставалось по-прежнему.

Истомившись ожиданием, она стала бродить между туманными колоннами. Из желобков в капителях заструился тихий дождь, охлаждая раскаленный воздух, гладя ее кожу. В жаркие дни это было все равно что войти в ручей. Прохладные струи посеребрили полы. Слышно было, как муж без устали играет на своей книге; древние напевы не приедались его пальцам.

Она подумала без волнения: он бы мог когда-нибудь подарить и ей, как бывало прежде, столько же времени, обнимая ее, прикасаясь к ней, словно к маленькой арфе, как он прикасается к своим невозможным книгам.

Увы. Она покачала головой, отрешенно пожала плечами, чуть-чуть. Веки мягко прикрыли золотистые глаза. Брак даже молодых людей делает старыми, давно знакомыми…

Она опустилась в кресло, которое тотчас само приняло форму ее фигуры. Она крепко, нервно зажмурилась.

Смуглые пальцы вздрогнули, метнулись вверх, ловя воздух. Мгновение спустя она испуганно выпрямилась в кресле, прерывисто дыша.

Она быстро обвела комнату взглядом, точно надеясь кого-то увидеть. Разочарование: между колоннами было пусто.

В треугольной двери показался ее супруг.

— Ты звала меня? — раздраженно спросил он.

— Нет! — почти крикнула она.

— Мне почудилось, ты кричала.

— В самом деле? Я задремала и видела сон!

— Днем? Это с тобой не часто бывает.

Глаза ее говорили о том, что она ошеломлена сновидением.

— Странно, очень-очень странно, — пробормотала она. — Этот сон…

— Ну? — Ему явно не терпелось вернуться к книге.

— Мне снился мужчина.

— Высокий мужчина, шесть футов один дюйм.

— Что за нелепость: это же великан, урод.

— Почему-то, — она медленно подбирала слова, — он не казался уродом. Несмотря на высокий рост. И у него — ах, я знаю, тебе это покажется вздором, — у него были голубые глаза!

— Голубые глаза! — воскликнул мистер К. — О боги!

Что тебе приснится в следующий раз? Ты еще скажешь — черные волосы?

— Как ты угадал?! — воскликнула она.

— Просто назвал наименее правдоподобный цвет, — сухо ответил он.

— Да, черные волосы! — крикнула она. — И очень белая кожа. Совершенно необычайный мужчина! На нем была странная одежда, и он спустился с неба и ласково говорил со мной.

— С неба — какая чушь!

— Он прилетел в металлической машине, которая сверкала на солнце, — вспоминала миссис К. Она закрыла глаза, чтобы воссоздать видение. — Мне снилось небо, и что-то блеснуло, будто подброшенная в воздух монета, потом стало больше, больше и плавно опустилось на землю, — это был длинный серебристый корабль, круглый, чужой корабль. Потом сбоку отворилась дверь и вышел этот высокий мужчина.

— Работала бы побольше, тебе не снились бы такие дурацкие сны.

— А мне он понравился, — ответила она, откидываясь в кресле. — Никогда не подозревала, что у меня такое воображение. Черные волосы, голубые глаза, белая кожа! Какой странный мужчина — и, однако, очень красивый.

— Ты недобрый. Я вовсе не придумала его намеренно, он сам явился мне, когда я задремала. Даже не похоже на сон. Так неожиданно, необычно… Он посмотрел на меня и сказал: «Я прилетел на этом корабле с третьей планеты. Меня зовут Натаниел Йорк…»

— Нелепое имя, — возразил супруг. — Таких вообще не бывает.

— Конечно, нелепое, ведь это был сон, — покорно согласилась она. — Еще он сказал: «Это первый полет через космос. Нас всего двое в корабле — я и мой друг Берт».

— Еще одно нелепое имя.

— Он сказал: «Мы из города на Земле, так называется наша планета», — продолжала миссис К. — Это его слова. Так и сказал — Земля. И говорил он не на нашем языке. Но я каким-то образом понимала его. В уме. Телепатия, очевидно.

Мистер К отвернулся. Ее голос остановил его.

— Илл! — тихо позвала она. — Ты никогда не задумывался… ну… есть ли люди на третьей планете?

— На третьей планете жизнь невозможна, — терпеливо разъяснил супруг. — Наши ученые установили, что в тамошней атмосфере слишком много кислорода.

— А как было бы чудесно, если бы там жили люди! И умели путешествовать через космос на каких-нибудь особенных кораблях.

— Вот что, Илла, ты отлично знаешь, я ненавижу эту сентиментальную болтовню. Займемся лучше делом.

Источник статьи: http://www.litmir.me/br/?b=272053&p=109