Стульчик рассказы яблоко от яблони

Стульчик рассказы яблоко от яблони

• ЖАНРЫ 360
• АВТОРЫ 270 543
• КНИГИ 632 120
• СЕРИИ 23 895
• ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 595 150

Круглянский Леонид Иосифович

Яблоко от яблони .

«Если человек определяет ситуацию как реальную, она — реальна по своим последствиям» — Теорема Томаса

Ийонка пришла в неописуемый восторг и бросилась в приемную, когда увидела в буфете объявление: «Организуется новый отдел, который методом . самосбывающихся прогнозов будет изучать . путешествия И.Тихого, которых он не совершал и совершать не намеревался . «.

В большой сумеречной комнате с всегдавешним тлеющим голографическим камином в углу секретарша профессора вязала нечто неопределенно-длинное, имевшее свое начало в сером клубке, шелестевшем в мусорной корзине. Девушке показалось, что это и не клубок вовсе, а сама мохнатая иберийская галемия, со шкурки которой Ариана потягивала нить, быстро уходившую петлями в это нечто. Ийонка кинула короткий взгляд в нутро корзинки — dzięki Bogu! — просто клубок. Она, ярая кошатница, и представить не могла себе, чтобы с живой зверушкой могли так поступить. Но к сожалению, после того как в институте создали установку прессования облаков для увеличения их плотности и долговременной консервации на случай засухи, от ярых изобретателей можно было ждать чего угодно. Тем более, что слухи о генетической лаборатории космозоологии ходили самые невероятно-неприятные.

— День добрый, пани Ариана! Как ваше здоровье? Ой, какой красивый . — Ийонка старалась изо всех сил, даже улыбалась больше нужного. Но привратницу профессора это не впечатлило.

Старушка опустила голову пониже и глянула поверх пенсне.

— Тебе чего, Ийонка? — перебила она.

— Простите, а пан профессор в кабинете?

— Да, и . — она тянула вопросительную паузу.

— Нет, не можно! Астрал сильно занят, у него гости. Хочешь, я тебя запишу и позвоню, когда он скажет.

— Да, пани Ариана, конечно! Спасибо!

Звучное имя такое, богиня инков или кечуа, родила там семьдесят детей и улетела . Ну, совсем пани Ариане такое имя дали — ни к селу, ни к городу .

Прошло три долгих дня, пока девушка получила приглашение явиться пред светлые очи Директора Темпорального института. Эти смурные дни и ночи превратились в кошмарную пытку непрестанного повторения того, что она скажет дяде Астру. Казалось, вот они, детские мечты, готовые выпрыгнуть из старого сундучка под кроватью — читаные-перечитанные, замусоленные до полного запоминания каждого эпизода, такие родные тетрадки.

Все так же шуршала отсутствующая в корзинке галемия. Ариана кивнула куда-то вбок, и Ийонка в совершенном смятении от предстоящей встречи с профессором и собственной дерзости толкнула тяжелую дверь, на серебряной пластинке которой чернело имя — Проф. А.С.Тарантога.

— Ну, привет, крестница! Куда ж ты запропала, давненько тебя не видел. — С распростертыми руками и широченной улыбкой, кряжистый, бессмертный Астрал Стерну выбрался из-за стола.

Ийонка утонула у него на груди и только почувствовала как он ее чмокнул в макушку.

— Дядя Астру, здравствуйте! Я к вам по совершенно срочному делу, только очень прошу, не откажите, ладно?

— Да уж, тебе откажешь, красавица ты наша. И когда ж твой дядька тебе отказывал . а, нет, было однажды. Ты, верно и не помнишь, тебе было . хм-м, три годика. Ты носилась по дому как угорелая, няня твоя вся в мыле, а ребенок к чему ни прикоснется, кричи караул! Помнишь себя такой? — рассмеялся Тарантога.

Ийонка заулыбалась, конечно, она помнила все свои проделки и чем это кончалось.

— А ведь знаешь, что твоему безудержному броуновскому движению в пространстве обязана рождением машина АБРЭ — аккумулятор бесполезно растрачиваемой детской энергии? Это мы с твоим отцом изобрели. Издевались над нами, кто как мог. А вот же, комнату твою со всеми игрушками, вертелками, стрелялками этот аккумулятор исправно питал лет десять.

— Да, помню, а . в классе седьмом я его переделала в замедлитель времени! А мама сказала, чтобы без дяди Астрала и не думала его испытывать. Мол, не хватает тебе еще невзначай время остановить на нашу голову.

Оба рассмеялись воспоминаниям.

— Садись вот тут и рассказывай, что за спешка такая и почему я должен тебе отказать.

— Пан профессор, — официальным тоном, не садясь, а вытянув руки по швам солдатиком, начала Ийонка, — обращаюсь к вам не как крестница, а как сотрудник испытательного полигона. Вы открываете новый отдел самосбывающихся прогнозов для изучения путешествий дедушки Ийона, о которых он говорил, но не успел совершить из-за закрытия Теории Передвижения во Времени .

— Да уж, не только закрыл теорию, а и сам пропал неизвестно куда .

— И поэтому я хочу, я просто требую! — она чуть не сорвалась на повышенных эмоциях, — Переведите меня, пожалуйста, в должность испытателя ОСП.

Завершив приготовленную пылкую и убедительную, как ей казалось, речь, Ийонка присела на краешек кресла и вцепилась в поручни, ожидая приговора.

Тарантога сидел, откинувшись в своем огромном кресле и крутил ус, что по наблюдениям приближенных означало глубокие размышления, прерывать которые сродни самойбийству. Ну, конечно, он всей душой желал девушке звездной карьеры, почти такой же, какую построил его друг и соратник Ийон Тихий. Но, . чтобы не закончилось тем же . Дорогой мой Тихий, — мысленно разговаривал профессор со своим исчезнувшим в репагулярном скачке собеседником, — вот выросли без тебя твой сын и внучка, которых ты никогда не знал. Такие же непоседы, будто иголка у них в одном месте. Он украдкой взглянул на Ийонку, не слышит ли она его мыслей. Та, судорожно сжав колени, как истуканчик сидела, вперив взгляд куда-то в окно.

— Вот, что мы сделаем, дорогой мой próbnik, — закончив размышления, заулыбался Астрал, -ты мне даешь недельку на переговоры с новым начальником отдела и твоей мамой . Ни-ни, молчи! Если она не разрешит, то и я не соглашусь. Все, иди пока, работай. Ариану попроси зайти, пожалуйста. Ийонка не знала, что и думать. И согласился, . и не согласился. Ну, крестный, совсем политиком стал — и нашим и вашим . Все, надо срочно mamusiu обрабатывать.

Вопреки опасениям, на домашнем фронте все прошло весьма складно и без потерь для обеих сторон. Мама Стася повздыхала для порядка, но сопротивляться дочке было невозможно, да и не нужно. Украдкой от Ийонки, уже после разговора с ней и благословения на вселенские подвиги, Стася Тихова накапала в мензурочку десять капелек жидкости для выведения неприятных воспоминаний, чтобы успокоить сердце. У них в доме это было вместо валидола. Ну что ж, останусь одна с песом доживать, уж когда эта сорви-голова вернется, да и вообще . вернется ли . Нужно с Арианой почаще видеться, может через нее весточки получать буду.

В ожидании своего приговора Ийонка достала тетрадку и стала перечитывать вклеенную маленькую заметку под названием «О привлечении сущностей». По словам исследователей группы притупления лезвия Оккама дедушка имел внятную концептуальную установку, для себя, конечно, которая напрочь расходилась с парадигмой философа-францисканца и всей ортодоксальной наукой. Ийон Тихий был совершенно уверен в том, что нечто, будь то идея или явление, доказывается лишь тогда, когда не менее пяти разных способов или методик применено, а результат получен тот же самый. Лозунг Ийона — Nie nadmiar! — Избытков нет! — висел над внучкиной кроваткой все время, сколько она помнила себя. Злые языки присвоили дедушке подпольную кличку «расточитель». Девушка считала это все потугами несведущих завистников. И как же она была благодарна дяде Астру за восстановление Темпорального института, которому в этом году исполняется пятнадцать лет.

Источник статьи: http://www.litmir.me/br/?b=565408&p=1

Сельские дни. Яблоко от яблони

Тётя Доня была очень хитра от природы. Мама моя в лесу собирала груши-дички, яблоки и сушила на чердаке. Время было военное, голодное. Пока мама была в поле на работе, приходила тётя Доня, сгребала половину сушки, строго приказывала своей матери и племяннице восьми лет не признаваться, кто брал яблоки! Приходит мама домой, глядь — а половины сушки нету!

— Доченька, кто взял яблочки, кто у нас был, ты не видела?

И дочка, испуганно переглядываясь с бабушкой Аннушкой, отвечала:

— Нет, мама, не видела никого!…

Но мама, конечно, догадывалась, кто брал.

Лето 1945 года. Двоюродный брат Пажа ( так звали в семье Пашку) вернулся с войны и сидит с чемоданами на автостанции в соседнем селе Весёлом. Может, он просто решил отдохнуть с дороги, а, может, раздумывал о дальнейшей жизни. Знакомые увидели его и передали эту весть его матери. Пришла тётя Доня и ну голосить:

— Пашка с хронту вернулся, сидить с чемоданами, его надо встретить.

Бабушка Аннушка говорит невестке:

— Порушка, сходи Пашку встреть, всё-таки человек с войны пришёл…

Мама собирается и идёт три километра по оврагам в своё родное село Весёлое. Думала, что увидит бравого, подтянутого бойца в орденах и медалях… Пажа — племянник мужа — был младше её всего на 2 года. Приходит, видит — сидит страшно грязный босой мужик, она берёт его чемоданы и молча тащит домой, а он, взяв сапоги в руки, босиком идёт рядом. Маму многие знали и помнили в селе, и бабы говорили, глядя им в след:

— Казали, у Порки муж красивый, белый, а он оказывается, чёрный, страшный!

Приняли племянника за мужа. А муж вернулся с войны лишь в декабре, артиллерист в орденах и медалях!
Вот такая была мама Пора (Прасковья — Царство ей небесное!) — трудолюбивая, безотказная, заботливая.

1947 год. Пашка после войны любил гулять ночами по селу с выпивкой, песнями и плясками под гармонь, с весёлыми девчатами и парнями. И домой приходил под утро, когда хозяйки выгоняли коров на пастбище. И сразу мертвецки засыпал. У нас же случилось горе — умерла бабушка Аннушка, которая жила в нашей хате вместе со своим сыном (моим отцом) и моей мамой и старшей сестрой и братом. Меня ещё не было на свете. Папа пошёл за помощью к своей сестре, попросить Пашку помочь выкопать могилу. Тётя Доня засуетилась, пытаясь разбудить сына:

— Па-а-ж-а, сыночек, уставай, бабушка Аннушка умерла, могилку надо копать!

В ответ послышались громкие нечленораздельные звуки, похожие на рык потревоженного льва. Было ясно, что вставать он не хочет после бурной ночи. Тётя Доня же решила его защитить перед родственником. И сказала папе:

— Ох, брат, да я же забыла. Он хва-ра-я, больной!

Пришлось папе звать на помощь соседей, посторонних людей.

С тех пор эти случаи часто обсуждали в нашей семье (да и вообще в селе) как пример хитрости, лени и непорядочности… матери и сына. И даже спустя много лет!

Источник статьи: http://proza.ru/2019/09/01/1817

Яблоко от яблони

Урок литературы. Холодный класс. На стене портрет Пушкина, написанный любителем-живописцем, не лишенным чувства юмора: на руке классика электронные часы. За окном ночь. Не ночь, конечно, – зимний короткий день. Мы читаем «Жертвоприношение Исаака».
– Затем он поднял нож.э.. – бубнит Косенко – чтобы заколоть сына – Но когда… он хотел опустить… нож вдруг услышал голос с неба это был ангел…
– Как?! Не понимаю! – восклицает Ольга Николавна – Ну как можно убить своего ребенка? Ерунда!
Она хорошо знает сюжет библейской истории, но с каждым годом сцена жертвоприношения возмущает ее все больше. Ей тридцать пять, а детей нет. Будь у Ольги Николавны сын, она сама кого угодно сожгла бы на костре. Любого, кто посмеет обидеть его. На материнстве Ольги Николавны крест поставил порок сердца.
Куда направить нерастраченную любовь? Ольге Николавне есть о ком переживать. Двадцать восемь душ, и каждая душа требует контроля. Ольге Николавне есть от кого получать удары в спину.
Она любит каждого из нас какой-то вынужденной любовью. У многодетной матери нет выходных. Нет выходных и у Ольги Николавны. Мы находимся под ее пристальным вниманием. Всегда.

Урок математики. Раздается дребезжащий долгий звонок – ничего нет мелодичнее и прекраснее этого звука. Она уже здесь, у стола математички – судорожно листает журнал и о чем-то перешептывается с грымзой. Я не понимаю: как ей удается так быстро преодолеть два лестничных пролета и пройти по тридцатиметровому коридору. Ее кабинет на первом этаже. Царство грымзы-математички – на третьем.
Я выбегаю из школьного плена на улицу. Папа, уставший и рассеянный, встречает меня. Мы уходим подальше от этого казенного холодного дома. И вдруг перед нами возникает она…
– Здравствуйте, мне нужно с вами очень серьезно поговорить – произносит Ольга Николавна. В ее словах страх надвигающейся беды, а в глазах – решимость предотвратить ее любой ценой. – У Маши тройка по математике. – с такой трагичностью обычно произносят что-то вроде: «Ваша дочь употребляет наркотики».
Она еще что-то долго говорит, в чем-то убеждает его. Папа проникается серьезностью ситуации. Смиренно, но с достоинством кивает. Все выходные я провожу за учебником математики.

Мы все для нее дети. А любимый сын Ольги Николавны – Рома Косенко. Рома – потомственный двоечник. Его отец был двоечником, его мать была двоечницей. Думаю, и дед в свое время не стремился к знаниям. Такие как Рома, хромая, ковыляют до девятого класса, и прямиком в бурсу. Бурса передается по наследству. Это только в книжках встречаются сыновья столяров, маляров и шахтеров, ставших, благодаря упорству и труду, инженерами, учителями, врачами. В реальной жизни все проще. Яблоня от яблони…
Рома – белокурый, голубоглазый и беззлобный. Но учителя его не любят – уж слишком туповат. Точнее, он был туповатым тогда, в начальных классах, когда властвовала эта крикливая дама, общающаяся на языке подзатыльников и пинков. Как ее звали, не помню… А при Ольге Николавне Рома оживился. Оказалось, не так уже и безнадежен.
Когда я вижу слова «коснуться», «прикасаться» вспоминаю ее. Точнее, тот день, когда мы два часа кряду писали словарный диктант.
– У всех хорошо! Молодцы! Только вот Рома, Лена, Максим… Ребят, соберитесь! Так, пишем. Прикосновение к проводам, касаться земли…
Мы пишем диктант десятый раз и будем писать его до тех пор, пока все не уяснят правило «кос-кас». Никто не острит, не поддевает двоечников. К слову, они уже не двоечники, а почти хорошисты.
Мы пишем. Раньше «отстающие» подверглись бы нападкам мелких провокаторов, в первую очередь Лена, давно и прочно занявшая место изгоя – место, которое никогда не бывает вакантным. Но Ольга Николавна заразила нас терпением и любовью. Этот долгий диктант заканчивается тогда, когда даже Ларицкая понимает, в чем разница между «коснуться» и «касаться».
Все искренне радуются за Лену. И за Рому – у него выходит четверка по русскому. У этого яблока есть шанс отскочить подальше от яблони – Ольга Николавна полна решимости, она сделает все, что в ее силах. Говорят, бездетные женщины чаще мечтают не о дочери, а о сыне, причем голубоглазом и белокуром.

Лена Ларицкая презрение окружающих унаследовала от родителей, выпивающих систематично и редко вспоминающих о своих детях. Иногда мать делает перерыв. Тогда она пытается компенсировать утраченное в пьяном бреду, обращает взор на дочь и приступает к своим обязанностям.
Но алкогольный стаж слишком велик. Ларицкая-старшая бездарно играет роль матери. Десятилетнюю дочь, не раз ночевавшую на улице, она берет, как первоклашку, за руку и ведет в школу. По пути покупает ей мороженое. Затем спешит на работу с чувством выполненного долга. На Лену этот спектакль не производит впечатление. От этого уродливого, неправильно устроенного мира ее защищает толстая стена безразличия. Лена медленно и лениво ест мороженое. Кажется, она не чувствует его вкуса. Организм матери тем временем требует спиртного. С каждым днем настойчивее. И вот мать снова в алкогольной эйфории. Лена идет в школу одна. Без мороженого и без мамы. На ее лице все то же безразличие.
– Ребята, только представьте! Мать привела домой чужого мужчину – в классе тишина, мы думаем, но не представляем. Наши матери спокойные и уставшие женщины, чужих мужчин домой не водят. – Девочка едет одна, поздно, в другой город к отцу. Ребят, не обижайте Лену, поддержите, помогите ей.
Накануне Ольга Николавна встретила в трамвае Лену. Та ехала к отцу – он работает сторожем на птицефабрике, что за двадцать километров от города. Запущенный пьянчуга с жалким, потерянным взором. Но он отец и уж куда лучше чужого мужика в ободранном трико, главного участника маминого фанатичного застолья.
Склонение числительных подождет. Правила можно и после выучить. А вот чувствовать, понимать, жалеть – этому учатся годами, а иногда и всю жизнь. Сорок пять минут Ольга Николавна говорит о Лене, взывая к нашему состраданию. Три четверти часа она учит терпению и любви. Это ускоренный курс. У Ольги Николавны мало времени.
Таня Петрушина – надоедливо активная пигалица – всегда знает, что нужно другим. Теперь она берет в школу две линейки, два карандаша, два ластика. Все в двух экземплярах: для себя и для Лены. В семье Ларицких расходы на школьные принадлежности не предусмотрены. Таня следит за Леной, помогает с домашним заданием. Тупая отстраненность в Лениных глазах постепенно уходит. Она становится похожей на нас. В нашем классе нет ни двоечников, ни изгоев. У нас все равны.

Почему грымза? Потому что Екатерина Васильна – это не человек, не женщина, не учитель. Это красноволосое чудовище, окопавшееся на третьем этаже, в тридцать втором кабинете. Нам так кажется. Особенно тем, кому с трудом удается найти корень из трехзначного числа.
Екатерина Васильна говорит зычным, раздражающим голосом, нещадно ставит тройки и двойки. Бездарных учеников называет дураками, а старательных и смышленых не ценит. Мы часто жалуемся на нее классной.
У Ольги Николавны мягкие льняные волосы и васильковые глаза. Она источает нежность, заботу. Но с теми, кто нас обижает, она не нежна. Ольга Николавна терпеливо выслушивает наши причитания и жалобы на красноволосую грымзу. Она мечется между третьим и первым этажами. Она пытается заставить грымзу полюбить нас. Ей не удается.
«Не я начала эту войну» – успокаивает себя Ольга Николавна и собирает с наших родителей подписи в согласие на уничтожение грымзы, лишенной педагогического дара и человеческого такта.
В учительской судачат. Иные исподтишка крутят у виска. Есть те, что откровенно ненавидят ее, – ради неблагодарной поросли готова растоптать коллегу, испортить климат в учительской. Но Ольга Николавна прет. Ее не остановить. Вот уже созвано собрание. Грымза на скамье подсудимых. Ее обвиняют в несправедливости и некомпетентности. Но дают последний шанс: открытый урок.
Екатерине Васильне под шестьдесят. Ее уже лет тридцать никто не попрекает, а тут такое. Она берет всю свою силу в кулак и на открытом уроке метаморфируется в престарелую Мэри Поппинс. Удачный образ. Екатерина Васильна строга, справедлива, за правильный ответ одарит улыбкой, за ошибки слегка пожурит.
– Ну скажите, Екатерина Васильевна вела сегодня урок так же, как и всегда? – Молчание. На лице Грымза каменная улыбка. – Или не так? – мы молчим. Екатерина Васильна улыбается. От грымзиной улыбки мурашки по коже.
– Как всегда – раздается несколько робких голосов, к ним добавляются и остальные. Почти весь класс поддерживает Екатерину Васильну – ту, которой наша классная объявила войну, – первую и последнюю войну в своей жизни. Ту, из-за которой Ольгу Николавну вот уже неделю в учительской обдают холодом и презрением. Но грымза большая и сильная. Мы – маленькие и зависимые.

Предательство она нам простила. Но после мы ее не видели. Мы здесь ни при чем. Чтоб воевать с грымзами, прошедшими огонь и воду советской педагогики, нужно иметь толстую кожу и здоровое сердце. У нее не было ни того, ни другого.
На место Ольги Николавны, уволившейся по болезни, пришла Федякина. Не помню ее имени. Тетка с мучнистым лицом, выполнявшая свою работу механически, без лишнего пыла. В нашем классе снова появились изгои и двоечники. Как и полагается.

Она умерла в мае. В те дни, когда страна нехотя готовилась к празднованию Дня Победы. Новость о ее смерти не вызвала во мне ни жалости, ни чувства утраты. Только странное любопытство – смерть подростками представляется чем-то далеким и нереальным, а потому не пугает, а влечет. Об учительнице, интересовавшейся мною больше, чем мои родители, я быстро забыла. Мне казалось, что забыла.

Смутные девяностые и тот беспокойный злой город я давно отправила в дальний ящик своей памяти. Но в последнее время то и дело заглядываю в него. Образы одноклассников давно истлели. Рому разорвало метановым взрывом, когда он в очередной раз спустился в забой. Лена приняла эстафету из родительских рук: произвела на свет троих детей в перерывах между запоями. Таня стала учительницей, ведет историю в том классе, где учится сын погибшего шахтера-двоечника. Говорит, мальчик безнадежно туп. Остальных не помню. Они мне неинтересны.

Источник статьи: http://proza.ru/2018/03/10/208