Сияла ночь луной был полон сад малинин

Ну, занавесьте зеркала, ну, занавесьте,
Сегодня мне быть женихом, а ей – невестой.
Какой дурак сказал, что смерть – старуха?
Тот жил, видать, для тряпок, да для брюха.

Ну, занавесьте, ну, ради Бога, занавесьте,
Сегодня мне быть женихом, а ей – невестой.
Дверь распахнулась, и вошла, красой блистая,
В наряде свадебном любимая, родная.

Дом мой гудит от гостей, от свечей и от зноя.
Тысячи лиц моя память созвала на пир,
Тысячи лиц, не дававших мне в жизни покоя,
Тысячи лиц, треск свечей – весь мой мир.

Ну, занавесьте зеркала, ну, занавесьте,
От жизни-стервы что ли ждать любовной мести?
Я, как хотел, ее крутил и измывался,
Я для нее навек распутником остался.

Ну, занавесьте, ну, ради Бога, занавесьте,
Ведь как прекрасно мы ладком сидим со смертью.
Ведь если я взгляну, то в них и останусь,
И для кого-то весь, как есть, такой достанусь.

Ну, занавесьте, ну, ради Бога, занавесьте,
Отныне раз и навсегда повсюду вместе.
Ты так прекрасна, что понять тебя не в силе.
Не смейте плакать на моей могиле!

И свиданье это
В тишине ночной,
Видят до рассвета
Звезды лишь с луной.
Нет в нем ни лобзанья,
Ни пожатья рук.
И хранит молчанье
Мой прекрасный друг.

Были твои губы горячи,
В жизни ласк не видел я нежней.
Не шумите больше, сизари,
Прочь летите в тишину аллей.

Не шумите, не шумите, сизари,
Новый день не торопитесь в гости звать.
Не шумите, не шумите, сизари,
Эту ночь еще нам рано отпускать.

Нежный взгляд ловлю из-под ресниц.
Смех твой колокольчиком звучит.
Разве ночь боится глупых птиц?, —
Шепчешь ты, — При чем тут сизари?

Ночь, забравшись в наш с тобою дом,
Кошкой улеглась к ногам твоим.
Ну а за распахнутым окном
Снова расшумелись сизари.

***
Не шумите, не шумите, сизари,
Новый день не торопитесь в гости звать.
Не шумите, не шумите, сизари,
Эту ночь еще нам рано отпускать.

Не шумите, не шумите, сизари,
Новый день не торопитесь в гости звать.
Не шумите, не шумите, сизари,
Эту ночь еще нам рано отпускать.
Эту ночь еще нам рано отпускать.
Эту ночь еще нам рано отпускать.

А я выйду в степь
Нелюдимую,
Чтобы песню спеть
Про любимую.
И в степи спою
Про запретную,
Про любовь свою
Беспросветную.
Про любовь мою…
Беспросветную…

Травы буйные
Ароматные
Нам не мять.
Запретили мне
Обнимать тебя,
Целовать.
И болит душа
Светлоликая
Под луной
Как умножить мне
Эту дикую
Боль на ноль?

А я выйду в степь
Нелюдимую,
Чтобы песню спеть
Про любимую.
И в степи спою
Про запретную,
Про любовь свою
Беспросветную.

Где ты, милая?
Где ты, милая?
В сердце боль.
Запретили мне,
Сизокрылая,
Быть с тобой.

А я выйду в степь
Нелюдимую,
Чтобы песню спеть
Про любимую.
И в степи спою
Про запретную,
Про любовь свою
Беспросветную.
Про любовь свою.

Читайте также: 37 сад шушары школьная

Выходила из моря, из синего моря Сирена,
Заходила в таверну, не ведая горя, Сирена,
И звала, и манила в далекие дали Сирена
Неземною своей красотой.

И глаза ее, желтые осы,
Лунным светом пронзали и жгли,
И вставали шальные матросы
И за ней, как лунатики, шли.

Покидала таверну, как музыка моря, Сирена,
Покидала таверну, не ведая горя, Сирена,
Уводила отважных от женщин продажных Сирена
За собою в сиреневый дым.

И всю ночь, почернев от измены,
Дверь таверны закрыв на засов,
Проклинали красотки Сирену,
Что уводит от них моряков.

А вдали над волнами, как птица, летела Сирена,
А вдали надо волнами смеялась и пела Сирена,
Пела звонко о том, что плененные пеньем Сирены,
Не вернутся уже никогда.

Выходила из моря, из синего моря Сирена,
Заходила в таверну, не ведая горя, Сирена,
И звала, и манила в далёкие дали Сирена
Неземною своей красотой.

И глаза её — жёлтые осы —
Лунным светом пронзали и жгли,
И вставали шальные матросы,
И за ней, как лунатики, шли.

Покидала таверну как музыка моря, Сирена,
Покидала таверну, не ведая горя, Сирена,
Уводила отважных от женщин продажных Сирена
За собою в сиреневый дым.

А вдали над волнами как птица, летела Сирена,
А вдали над волнами смеялась и пела Сирена,
Пела звонко о том, что пленённые пеньем Сирены,
Не вернутся уже никогда.

А вдали над волнами как птица, летела Сирена,
А вдали над волнами смеялась и пела Сирена,
Пела звонко о том, что пленённые пеньем Сирены…

Ты пела, до зари в слезах изнемогая,
Что ты одна любовь, что нет любви иной.
И так хотелось жить, чтоб звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

Прошли года томительно и скучно.
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь.
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что одна вся жизнь, что ты одна любовь.

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

Ночь.
В окно стучится птицей ночь.
Горит полоской света впереди
В старом доме
огонёк свечи.

Только ветер и трава едва
Прошептали мне твои слова
Миллионы нежных слов,
Миллионы грешных фраз.

В час когда наступает ночь,
Время торопя,
Буду воплощеньем снов,
Блеском твоих синих глаз.
Чтоб услышать из тысяч слов
«Я люблю тебя!»

Свет.
В окно прольется маслом свет.
Ну, здравствуй, моё утро.
Проходи.
Солнца луч как прядь твоих волос.

День.
Как бабочка в окошко, день.
Взмахни крылами и за ним лети
К горизонту воплощеньем грез.

Только ветер и трава едва
Прошептали мне твои слова
Миллионы нежных слов,
Миллионы грешных фраз.

И снежный вальс летел по сводам улиц,
И Петербург глядел в глаза твои.
Казалось, вьюги белые вернулись,
Неся на крыльях музыку любви.

Качались фонари под музыку любви.
Как замок на песке, качался мир на волоске.
И я тонул в глазах, как в Невской глубине,
И не было назад пути тебе и мне.

Казалось, вьюги белые вернулись,
Неся на крыльях музыку любви.

От меня за метров пять
Жизнь мою уж не видать.
Но еще меня несут, несут, несут.
Мать моя давай рыдать,
Давай думать и гадать,
Почему меня поют, поют, поют.

За глаза средь бела дня
Поносили пусть меня,
Что есть силы.
А теперь мои друзья
На руках несут меня
До могилы.

Незаметно над людьми
От борта моей ладьи
Отплыла гитара.
Здесь такая тишина —
Вечность горькая слышна
И судьбы удары.

Датский принц — король дворов,
Я из русских гусляров,
Плачьте, смейтесь.
Только дайте повторить
Это быть или не быть
После смерти.

От Парижа до Москвы,
От Парижа до Москвы
Слышишь, Влади,
От моей теперь травы
До твоей страны, увы,
Путь галактик.

На Таганке новый день,
На Таганке новый день
Греет крыши.
Там с толпою моя тень,
Там с толпою моя тень
У афиши.

Мать моя — страна моя,
Мать моя — страна моя,
Разве ты не слышишь?
Хриплый голос соловья
В черном крике воронья
Над землей все тише.

Я бежал от моей постели,
Как убийца от плахи своей,
И смотрел, как тускло блестели
Фонари глазами зверей.

Он обидел тебя, я знаю,
Хоть и было это лишь сном,
Но я все-таки умираю
Пред твоим закрытым окном.

Ах, наверно, таким бездомным
Не блуждал ни один человек
В эту ночь по улицам темным,
Как по руслам высохших рек.

Вот стою перед дверью твоею,
Не дано мне иного пути,
Хоть и знаю, что не посмею
Никогда в эту дверь войти.

Блестящие тускнеют офицеры,
Как говорится, Боже, даждь нам днесь.
Уже не так изысканны манеры,
Осталась только выправка, да честь.
Осталась только выправка, да честь.

Я жив, мой друг, покоен и свободен,
Но стал мне сниться часто странный сон:
По василькам на водопой уводит
Седой денщик коня за горизонт.
Седой денщик коня за горизонт.

Осенним утром псовая охота,
Борзые стелют, доезжачих крик.
Густой туман спустился на болота,
Где ждут своих тетерок глухари.
Где ждут своих тетерок глухари.

Кто мы с тобой здесь на самом деле?
Один вопрос и лишь один ответ:
Mon cher ami, мы все теперь Мишели,
Здесь нет Отечества, и отчеств тоже нет.

Не привыкать до первой крови драться,
Когда пробьют в последний раз часы.
Но, господа, как хочется стреляться
Среди березок русской полосы.
Среди березок русской полосы.

Мне во сне привиделось,
Будто конь мой вороной
Ой, да разгулялся, ой, расплясался,
Разрезвился подо мной.

Ой, да налетели ветры злые
С завосточной стороны,
Сорвали, ой, черну шапку
С моей буйной головы.

Ой, да есаул наш догадлив был,
Он сон сумел мой разгадать.
«Ой, пропадет, ой, — говорил он, —
Твоя буйна голова».

Під гаєм в’ється річенька,
Мов скло вода блистить, блистить,
Долиною зеленою
Кудись вона біжить.
Долиною зеленою
Кудись вона біжить.

Над берегом, у затишку
Прив’язані стоять човни,
Три верби там схилилися,
Мов журяться вони.
Три верби там схилилися,
Мов журяться вони.

До вас, ще верби, ви мої,
Повернеться весна, весна.
А молодість не вернеться,
Не вернеться вона!

А молодість не вернеться,
Не вернеться вона!

Кто-то успевает, успевает, успевает все понять.
Кто-то успевает книгу жизни прочитать и все понять.
А для меня каждый день, каждый день —
Краткий миг, как птицы крик.

Письма стали сказкой — только телефон,
Наша жизнь похожа на бега, на марафон.
Порой открытка лишь на пару строк.
Задаю себе вопрос: «А в чем же прок? В чем прок?»
Кто-то успевает, успевает, успевает все понять.
Кто-то успевает книгу жизни прочитать и все понять.
А для меня каждый день, каждый день —
Краткий миг, как птицы крик.

Быстро рассуждаем, быстро говорим.
Все ли понимаем, если мы всегда спешим?
Хочу спокойно начать всю жизнь свою,
Но не представляю эту жизнь мою, жизнь мою.

Звезды сияют мне с высоты,
Нежно ветер ласкает цветы,
Берег, умытый теплым дождем,
За руки взявшись, мы рядом с тобою идем.

Счастье мое, голубоглазое.
Счастье мое, голубоглазое.

Долго мы так бродили с тобой,
В берег волною бился прибой,
Губы ласкали плечи твои,
Хотелось плакать и смеяться от любви.

Солнце, раскрасив небо, встает,
Сердце никак уснуть не дает,
С птицами вместе сейчас я пою,
Слышишь, родная, как сильно тебя я люблю!

Счастье мое, голубоглазое.
Счастье мое, голубоглазое.
Счастье мое, голубоглазое.
Счастье мое, голубоглазое.

Счастье мое, голубоглазое.
Счастье мое, голубоглазое.

Счастье мое, голубоглазое.
Счастье мое, голубоглазое.
Счастье мое, голубоглазое.
Счастье мое, голубоглазое.

Звёзды сияют мне с высоты,
Нежно ласкает ветер цветы,
Берег, умытый тёплым дождем.
За руки взявшись, мы рядом с тобою идём.

Счастье моё, голубоглазоё.
Счастье моё, голубоглазоё.

Солнце, раскрасив небо, встаёт,
Сердце никак уснуть не даёт,
С птицами вместе сейчас я пою.
Слышишь, родная, как сильно тебя я люблю!

Источник