Георгий Иванов
Как обидно – чудным даром,
Божьим даром обладать,
Зная, что растратишь даром
Золотую благодать.
И не только зря растратишь,
Жемчуг свиньям раздаря,
Но ещё к нему доплатишь
Жизнь, погубленную зря.
***
Как всё бесцветно, всё безвкусно,
Мертво внутри, смешно извне,
Как мне невыразимо грустно,
Как тошнотворно скучно мне.
Зевая сам от этой темы,
Её меняю на ходу.
— Смотри, как пышны хризантемы
В сожжённом осенью саду —
Как будто лермонтовский Демон
Грустит в оранжевом аду,
Как будто вспоминает Врубель
Обрывки творческого сна
И царственно идёт на убыль
Лиловой музыки волна.
***
Как туман на рассвете — чужая душа.
И прохожий в неё заглянул не спеша,
Улыбнулся и дальше пошёл.
Было утро какого-то летнего дня.
Солнце встало, шиповник расцвёл
Для людей, для тебя, для меня.
Можно вспомнить о Боге и Бога забыть,
Можно душу свою навсегда погубить
Или душу навеки спасти —
Оттого, что шиповнику время цвести
И цветущая ветка качнулась в саду,
Где сейчас я с тобою иду.
***
Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается.
Проходит тысяча мгновенных лет,
И перевоплощается мелодия
В тяжёлый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»,
В корнета гвардии — о, почему бы нет.
Туман. Тамань. Пустыня внемлет Богу.
— Как далеко до завтрашнего дня.
И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.
***
Мне больше не страшно. Мне томно.
Я медленно в пропасть лечу
И вашей России не помню
И помнить её не хочу.
И не отзываются дрожью
Банальной и сладкой тоски
Поля с колосящейся рожью,
Берёзки, дымки, огоньки.
***
Над розовым морем вставала луна.
Во льду зеленела бутылка вина.
И томно кружились влюблённые пары
Под жалобный рокот гавайской гитары.
— Послушай. О, как это было давно,
Такое же море и то же вино.
Мне кажется, будто и музыка та же.
Послушай, послушай, — мне кажется даже.
— Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой.
Мы жили тогда на планете другой.
И слишком устали, и слишком мы стары
Для этого вальса и этой гитары.
***
Настанут холода,
Осыпятся листы —
И будет льдом — вода.
Любовь моя, а ты?
И белый, белый снег
Покроет гладь ручья
И мир лишится нег.
А ты, любовь моя?
Но с милою весной
Снега растают вновь.
Вернутся свет и зной —
А ты, моя любовь?
***
Не о любви прошу, не о весне пою,
Но только ты одна послушай песнь мою.
И разве мог бы я, о, посуди сама,
Взглянуть на этот снег и не сойти с ума.
Обыкновенный день, обыкновенный сад,
Но почему кругом колокола звонят,
И соловьи поют, и на снегу цветы,
О, почему, ответь, или не знаешь ты?
И разве мог бы я, о, посуди сама,
В твои глаза взглянуть и не сойти с ума.
Не говорю — поверь, не говорю — услышь,
Но знаю, ты теперь на тот же снег глядишь.
И за плечом твоим глядит любовь моя
На этот снежный рай, в котором ты и я.
***
Повторяются дождик и снег,
Повторяются нежность и грусть,
То, что знает любой человек,
Что известно ему наизусть.
И, сквозь призраки русских берёз,
Левитановски-ясный покой
Повторяет всё тот же вопрос:
«Как дошёл ты до жизни такой?»
***
Погляди, бледно-синее небо покрыто звездами,
А холодное солнце ещё над водою горит,
И большая дорога на запад ведёт облаками
В золотые, как поздняя осень, Сады Гесперид.
Дорогая моя, проходя по пустынной дороге,
Мы, усталые, сядем на камень и сладко вздохнём.
Наши волосы спутает ветер душистый, и ноги
Предзакатное солнце омоет прохладным огнём.
Будут волны шуметь, на печальную мель набегая,
Разнесётся вдали заунывная песнь рыбака.
Это всё оттого, что тебя я люблю, дорогая,
Больше тёплого ветра и волн, и морского песка.
В этом томном, глухом и торжественном мире — нас двое.
Больше нет никого. Больше нет ничего. Погляди:
Потемневшее солнце трепещет как сердце живое,
Как живое влюблённое сердце, что бьётся в груди.
***
Прозрачная, ущербная луна
Сияет неизбежностью разлуки.
Взлетает к небу музыки волна,
Тоской звенящей рассыпая звуки.
— Прощай. И скрипка падает из рук.
Прощай, мой друг. И музыка смолкает.
Жизнь размыкает на мгновенье круг
И наново, навеки замыкает.
И снова музыка летит, звеня.
Но нет! Не так, как прежде, — без меня.
***
Стоят сады в сияньи белоснежном,
И ветер шелестит дыханьем влажным.
— Поговорим с тобой о самом важном,
О самом страшном и о самом нежном,
Поговорим с тобой о неизбежном:
Ты прожил жизнь, её не замечая,
Бессмысленно мечтая и скучая —
Вот, наконец, кончается и это.
Я слушаю его, не отвечая,
Да он, конечно, и не ждёт ответа.
***
Страсть? А если нет и страсти?
Власть? А если нет и власти
Даже над самим собой?
Что же делать мне с тобой.
Только не гляди на звёзды,
Не грусти и не влюбляйся,
Не читай стихов певучих
И за счастье не цепляйся —
Счастья нет, мой бедный друг.
Счастье выпало из рук,
Камнем в море утонуло,
Рыбкой золотой плеснуло,
Льдинкой уплыло на юг.
Счастья нет, и мы не дети.
Вот и надо выбирать —
Или жить, как все на свете,
Или умирать.
***
Так тихо гаснул этот день. Едва
Блеснула медью чешуя канала,
Сухая, пожелтевшая листва
Предсмертным шорохом затрепетала.
Мы плыли в узкой лодке по волнам,
Нам было грустно, как всегда влюблённым,
И этот бледно-синий вечер нам
Казался существом одушевлённым.
Как будто говорил он: я не жду
Ни счастия, ни солнечного света —
На этот бедный лоб немного льду,
Немного жалости на сердце это.
***
Тихим вечером в тихом саду
Облака отражались в пруду.
Ангел нёс в бесконечность звезду
И её уронил над прудом.
И стоит заколоченный дом,
И молчит заболоченный пруд,
Скоро в нём и лягушки умрут.
И лежишь на болотистом дне
Ты, сиявшая мне в вышине.
***
Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья.
Не в музыку, что жизнь мою сожгла,
А в пепел, что остался от сожженья.
***
Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
«Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья. «
Мне говорят — ты выиграл игру!
Но всё равно. Я больше не играю.
Допустим, как поэт я не умру,
Зато как человек я умираю.
Я разлюбил взыскующую землю,
Ручьев не слышу и ветрам не внемлю,
А если любы сердцу моему,
Так те шелка, что продают в Крыму.
В них розаны, и ягоды, и зори
Сквозь пленное просвечивают море.
Вот, легкие, летят из рук, шурша,
И пленная внимает им душа.
И, прелестью воздушною томима,
Всего чужда, всего стремится мимо.
Ты знаешь, тот, кто просто пел и жил,
Благословенный отдых заслужил.
Настанет ночь. Как шелк падет на горы.
Померкнут краски, и ослепнут взоры.
Другие статьи в литературном дневнике:
- 24.04.2019. Саша чёрный николай гумилёв
- 22.04.2019. Борис Пастернак Владимир Набоков.
- 19.04.2019. дмитрий быков
- 14.04.2019. Николай Гумилев.
- 11.04.2019. старинные канты
- 09.04.2019. Б Ахмадулина
- 07.04.2019. Георгий Иванов
- 05.04.2019. Игорь Северянин
- 04.04.2019. Лешек Колаковский
- 01.04.2019. Евгения Евтушенко.
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2023 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Источник
Возвращение в Сад — стихи Георгия Иванова
Много стихов и целые сборники посвятил Георгий Иванов (1894-1958) своей жене Ирине Одоевцевой (1895-1990), как гласит легенда, любимой ученице Николая Гумилева.
И этот поэтический цикл словно разбросан во временах и странах. Его начало — 1921 год в революционной России, а продолжение — после 1922 года уже в эмиграции во Франции. Трудно назвать его «любовным» в традиционном смысле слова. Точнее, он о ПРОСТРАНСТВЕ любви.
Среди его стихотворений есть три, скрепленные особой скрепой, будто сам поэт связал их незримою нитью.
Первое написано в 1921 году еще в России и вошло в сборник «Сады»:
«Не о любви прошу, не о весне пою,
Но только ты одна послушай песнь мою». 1
Поэт молит свою возлюбленную вслушаться в его стихотворные напевы, которые доступны единственно ей, лишь ее понимающему слуху.
Мир, в котором рождается его песнь, — это мир, в котором смешалось все – времена жизни и времена года, близость и расстояние, встреча и прощание, разговор и молчание:
«И разве мог бы я, о, посуди сама,
Взглянуть на этот снег и не сойти с ума.
Обыкновенный день, обыкновенный сад,
Но почему кругом колокола звонят,
И соловьи поют, и на снегу цветы,
О, почему, ответь, или не знаешь ты?»
В этот «обыкновенный» день звонят колокола. В этом «обыкновенном» саду раздается соловьиное пение, а на снегу цветут цветы.
Но что это за таинственный «Обыкновенный» Сад? Не Эдем ли это? —
«И разве мог бы я, о, посуди сама,
В твои глаза взглянуть и не сойти с ума!
Не говорю – поверь, не говорю — услышь,
Но знаю: ты сейчас на тот же снег глядишь
И за плечом твоим глядит любовь моя
На этот снежный рай, в котором ты и я».
В этом белом, поющем раю они и близки, и далеки. Поэт и его возлюбленная видят одно, чувствуют одно, но где же они сами? Рядом? Вместе? Или и вместе, и врозь? И какая чудесная дверь впустила их в этот сад, их, так тонко слышащих, так проникновенно чувствующих и понимающих друг друга, но друг друга не видящих?
Может быть, эту дверь открыло знание, дарованное сердцу поэта? Безгранично свободное пространство его поэзии, которое соединяет все в пространстве его любви.
«Продолжение» своего стихотворения Георгий Иванов напишет уже во Франции в 1955 году, которое войдет в последний подготовленный самим автором сборник, — «1943-1958. Стихи». Даже эпиграф он возьмет из своего раннего творения:
«И разве мог бы я, о, посуди сама,
В твои глаза взглянуть и не сойти с ума».
Но действие во втором стихотворении переносится из снежного райского Сада на набережную весеннего Петербурга. Хотя там, во Франции середины ХХ века, то время, и тот Петербург, и та Нева предстают для поэта такими же далекими, такими же блаженно недосягаемыми, как Зачарованный Сад их встречи в революционной России.
«Ты не расслышала, а я не повторил.
Был Петербург, апрель, закатный час,
Сиянье, волны, каменные львы…
И ветерок с Невы
Договорил за нас».
Если в Саду Эдема сердца влюбленных понимали каждое движение друг друга, а знание приходило без слов. То в Петербурге они прячутся от ясных смыслов в сиянье закатного часа и отдаются на милость невского ветерка, его прощальных дуновений.
«Ты улыбалась. Ты не поняла,
Что будет с нами, что нас ждет.
Черемуха в твоих руках цвела…
Вот наша жизнь прошла,
А это не пройдет».
Цветет черемуха в апреле, белая, почти как цветы из таинственного Сада на белом снегу. И перед будущими несчастьями, которые их ждут впереди, не надо возлюбленной поэта ничего понимать. Пусть сердце ее живет только любовью, которая, как верит поэт, останется с ними навсегда.
Не покидает Георгий Иванов свой город — Петербург и в третьем стихотворении, когда он расстается с земной жизнью и уже навечно возвращается ДОМОЙ:
«Распыленный мильоном мельчайших частиц
В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире,
Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь – отраженьем – в потерянном мире.
И опять, в романтическом Летнем Саду,
В голубой белизне петербургского мая,
По пустынным аллеям неслышно пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая».
Ничего не найдет поэт в безвоздушной космической высоте – только холод и пустоту. Но он вернется «в потерянный мир» — в свой Летний Сад, в бело-голубой май, в родной Петербург и соединится вновь со своей любовью. И снова, обнявшись, они будут вместе скользить по пустынным аллеям их Вечного Сада.
Примечания:
1.Здесь и далее цит. по: Иванов Г. Собрание сочинений в трех томах. Том первый. Стихотворения. М.: Изд-во «Согласие», 1994.
Источник