Культурный ландшафт как ценности
Управление культурными ландшафтами и иными объектами историко-культурного наследия в национальных парках
Ценность культурного ландшафта в системе критериев ценности природного и культурного наследия, установленных Руководящими указаниями ЮНЕСКО по применению Конвенции о Всемирном наследии (Operational…, 1999)
Критерии ценности природного и культурного наследия, установленные ЮНЕСКО для объектов Всемирного наследия
Критерии ценности культурного ландшафта
Критерии ценности культурного наследия
4. Включает наиболее важные и значимые природные местообитания для сохранения in-situ биоразнообразия, включая местообитания угрожаемых видов выдающейся универсальной ценности с точки зрения науки или охраны природы
4. Включает ключевые местонахождения ценных культурных и связанных с ними природных феноменов, важные для сохранения разнообразия культурного ландшафта, включая сохранение находящихся под угрозой исчезновения проявлений культуры
Обобщенная система критериев ценности природного и культурного наследия, включая культурные ландшафты
1. Общественное признание объекта шедевром творения — творческого ли гения человека, творческих ли сил природы или, для культурного ландшафта, — сил рукотворных, приумножающих или преобразующих красоту, разнообразие, продуктивность и комфортность ландшафта. В системе критериев ЮНЕСКО по культурному наследию выделяются шедевры творчества (критерий 1), а по природному наследию — феномены исключительной красоты и эстетической ценности (критерий 3). Эти критерии могут рассматриваться как близкие аналоги, поскольку красота природы свидетельствует о ее творческом потенциале, а шедевры человеческие воспринимаемы через красоту, включая творения инженерного или технического гения, которые восхищают человечество красотой мысли.
2. Исключительная наглядность эволюционных процессов, наблюдаемых как ряд последовательно изменяющихся во времени и пространстве качественных состояний природных либо культурных комплексов и их компонентов. В системе критериев ЮНЕСКО этот параметр учитывается как по отношению к культурному (критерий 2), так и природному наследию (критерии 1 и 2). В культурном ландшафте особую ценность могут представлять пространственно-функциональные ряды, позволяющие проследить направленную эволюцию геосистем от естественного природного до окультуренного состояния, проследить особенности приспособления создаваемых архитектурных и инженерных сооружений и форм природопользования к природным условиям, а природных биоценозов — к направленному антропогенному воздействию.
3. Исключительная выраженность, репрезентативность (полнота представленности) природного либо культурного объекта или явления. В системе критериев ЮНЕСКО этот показатель непосредственно учитывается при оценке культурного наследия, а именно культурной традиции, технологии, типа застройки, форм землепользования (критерий 5). В отношении к природному наследию он учитывается лишь косвенно, через иллюстрацию основных этапов истории Земли (критерий 1) и важных экологических или биологических процессов (критерий 2). Целесообразно использование этого критерия как самостоятельного применительно к любым формам наследия, включая природные процессы, биоценозы, формы рельефа и т. п., тем более что он фигурирует в большинстве авторских источников по оценке природных территорий для целей их охраны. Для культурного ландшафта критерий может применяться в отношении к его планировке, пропорциям, компонентному составу, технологиям освоения территории.
4. Историческая феноменальность, или важное историческое свидетельство, иллюстрирующее определенный этап истории, исторически значимый для природы и общества процесс, событие или явление. В системе критериев ЮНЕСКО этот критерий фигурирует при оценке и культурного наследия (критерий 4), и природного (критерий 1). Критерий в полной мере применим к культурному ландшафту, в определении которого содержится указание на его способность “запечатлевать” исторические события, фиксировать их в своем компонентном составе или структуре.
5. Наличие условий и местообитаний, имеющих ключевое значение для сохранения природного и культурного разнообразия, в том числе особо ценных природных и культурных феноменов, находящихся под угрозой исчезновения. В системе критериев ЮНЕСКО данный критерий применяется только для оценки природного наследия и ориентирован на биоразнообразие (критерий 4), хотя актуальность его для других составляющих природного и культурного наследия нисколько не меньше. Для культурного ландшафта этот критерий особенно значим, так как последний зачастую представляет собой уникальные “места обитания” какой-либо культурной традиции и является средоточием различных типов культуры.
6. Таксономическая уникальность, то есть исключительная редкость определенного типа или класса объектов. Она может быть обусловлена изменением или нарушением условий окружающей среды вплоть до уничтожения местообитаний либо присущей объекту уязвимостью (стенобионтность, узкие пределы толерантности, низкая резистентность, иные проявления эволюционной неприспособленности, социокультурный консерватизм и пр.), либо разрушающим действием времени (археологические памятники). К подобным уникальным явлениям относятся природные и культурные реликты, включая реликтовые культурные ландшафты. Уникальность всегда предполагает высокую научную и информативную ценность. В документах ЮНЕСКО данный критерий однозначно выделяется как самостоятельный только для культурного наследия (3-й критерий). В применении к природному наследию он используется в скрытой форме по всей системе критериев, то есть его заменяют понятия “выдающийся”, “превосходный”, “исключительный”, “универсальный”, что содержит указание на редкость явления. Целесообразно выделять этот показатель как самостоятельный для природного и культурного наследия, тем более что он включен в подавляющее большинство авторских источников, где уделяется внимание этой теме.
7.Ассоциативная (опосредованная) ценность, отражающая связи с историческими событиями, выдающимися личностями, их творчеством, с общественными идеалами и культурными традициями. В системе критериев ЮНЕСКО этот критерий используется для оценки только объектов культурного наследия (критерий 4) и только в качестве дополнения к другим критериям. Однако необходимо подчеркнуть важность этого показателя, так как в предложенной ЮHЕСKO типологии культурных ландшафтов выделяются ассоциативные ландшафты как претенденты на включение во Всемирное наследие. Ассоциативные ценности в ряде случаев формируют “духовное пласт” ландшафта, причем источником ассоциации и носителем культурной ценности могут быть природные образования (например, святые рощи и источники).
Источник статьи: http://biodiversity.ru/publications/books/managcult/p6.html
Культурный ландшафт как тень общества
Культурный ландшафт как «тень общества»: на примере города Дубны Московской области
Около ста лет назад в отечественной и зарубежной географии появился термин «культурный ландшафт». У нас его ввел российский и советский географ Лев Семёнович Берг, а в Европе – немецкий географ Отто Шлютер. Широкого распространения в советской науке этот термин не получил; а на Западе он стал одним из важных элементов культурной географии – дисциплины, изучающей пространственные аспекты культурной деятельности.
В Россию методология культурной географии проникла к началу 1990-х – наряду с такими нетривиальными для советской научной школы дисциплинами, как социальная антропология и антропогеографии. При этом культурная география стала рассматриваться как направление не только традиционной для нас физической географии, но и нетрадиционной, бурно развивающейся в постсоветское время культурологии.
Вскоре термин «культурный ландшафт» стал весьма популярен в научной среде, в первую очередь – в гуманитарных науках. Этому способствовало то, что в 1992 г. этот термин был включён в текст «Operational Guidelines for the Implementation of the World Heritage Convention» – официального руководства ЮНЕСКО по применению Конвенции ООН «Об охране всемирного культурного и природного наследия».
В том же 1992 г. постановлением Правительства РФ был создан Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия им. Д.С. Лихачева, одним из основных направлений работы которого стало методическое обоснование и практическая реализация исследований культурных ландшафтов России, а также создание условий для их государственной охраны. С 1993 г. на географическом факультете МГУ начинает работать междисциплинарный научный семинар «Культурный ландшафт». В 2005 г. по инициативе участвующих в нем специалистов создается комиссия по культурной географии Русского географического общества.
За последние полтора-два десятилетия в России издано большое количество научных статей, сборников и монографий, посвященных изучению культурного ландшафта. Разносторонние исследования по этой теме опубликовали такие авторитетные специалисты, как Ю.А. Веденин, Д.Н. Замятин, В.Л. Каганский и многие десятки других исследователей.
Более-менее общим местом в современных работах стало утверждение о том, что культурный ландшафт как понятие культурной географии представляет собой не просто измененный человеком природный ландшафт, а, прежде всего, – особенный факт культуры, совокупность представлений, образов, форм и норм культурной деятельности, осуществляющейся в ландшафте, освоенном, и, в той или иной мере, преобразованном человеческой деятельностью. При этом формируется несколько достаточно сильно отличающихся друг от друга систем трактовки культурного ландшафта: в рамках структурно-морфологического подхода – как формы взаимодействия культуры и природной среды; в рамках ландшафтного символизма – как совокупности ландшафтных образов и определяющих их «культурных кодов»; в системе феноменологического или экзистенциального подхода – как пространства смыслов, экзистенциальной среды обитания людей, изучаемой через собственный опыт восприятия ландшафта исследователем.
В разных современных исследованиях одновременно применяются различные концепции и определения культурного ландшафта. Показателен тот факт, что сколько-нибудь развернутая дефиниция этого термина до сих пор отсутствует в русскоязычной Википедии – вместо нее в соответствующей статье размещен обширный список отечественных и зарубежных публикаций, в которых с разных сторон освещается понятие культурного ландшафта в рамках культурной и физической географии.
Автор настоящей статьи в течение нескольких лет обращался к понятию культурного ландшафта в процессе археологических и историко-краеведческих исследований и написал на этот счет три не очень больших текста, в одном из которых попытался определиться с понятием культурного ландшафта [1], а во втором и третьем – применить на практике некоторые современные подходы к его изучению: по отношению к Зауральской степи [2] и институтской части города Дубны Московской области (в последнем случае – в соавторстве) [3].
Однако работать в рамках «современной парадигмы» культурного ландшафта оказалось не очень интересно. Такая работа носит, главным образом, дескриптивный (описательный) характер и заключается в конструировании текстов из информации, собранной в рамках традиционных научно-методических процедур ландшафтоведения, истории, археологии, краеведения, этнографии и социологии. Этот материал анализируется в тех же методологических системах, в которых он собирается и обобщается – все эти действия осуществляются как бы «в одной плоскости».
В итоге у меня сформировалось (весьма субъективное) представление о том, что современным концепциям культурного ландшафта не хватает «объемности» пространства анализа. В рамках этих концепций культурный ландшафт рассматривается как самодостаточная система, объясняющаяся «сама из себя» – в рамках тех смыслов, которые изначально присутствуют в собранном исследователем материале. В анализе культурного ландшафта отсутствует элемент неожиданности, фактически – отсутствует возможность обнаружения нового знания. В результате этого анализа мы лишь укрепляемся в некоторых обоснованных предположениях, которые были сделаны уже на этапе сбора и систематизации информации.
Поиски пути преодоления этой ограниченности привели меня к рассмотрению идеи о «теневой» сущности культуры. Она была высказана не в научном трактате, а в художественном произведении – романе «В час, когда взойдет луна», автором которого значится Хидзирико Сэймэй – псевдоним совместного творчества трех авторов: Ольги Чигиринской, М. Антрекот и Екатерины Кинн. Один из героев романа такими словами рассказывает об онтологии культуры некоего выдуманного философа Бартольди: «у культуры не «световая» – в смысле, просвещение, знание-сила и прочее, – сущность, а как раз наоборот, «теневая». Вот есть такая первичная реальность – Бог там или просто «нравственный идеал», это свет. Источник света группа выбирает для себя сама. К этому свету человечество никогда не бывает обращено лицом, потому что воспринимать его непосредственно оно не может. Но свет позволяет нам видеть нашу собственную тень – вот это и есть культура. По этой тени человечество познаёт себя. Тень обрисовывает форму – но, во-первых, она меняется в зависимости от того, как ты стоишь к свету, спиной или боком, а во-вторых, она всегда является искаженной проекцией. И культуролог должен всегда эти две вещи иметь в виду» [4].
Таким образом авторы Хидзирико Сэймэя предлагают вариант культурологического применения концепции человека, представленной в творчестве философа и психолога Виктора Франкла (свидетельства знакомства авторов с его сочинениями есть в другой части того же романа).
В своей книге «В борьбе за смысл» (другой вариант перевода – «Человек в поисках смысла») В. Франкл утверждает, что сущность человеческого бытия невозможно вывести из изучения тех форм, которые принимает существование человека. Для объяснения этого тезиса он и использует метафору «тени»: «предположим, что перед нами тени, которые отбрасывают цилиндр, конус и шар. Эти тени многозначны, поскольку я не могу заключить на основании тени, отбрасывает ли ее цилиндр, конус или шар, – во всех случаях тень одна и та же. Человек также, если у него редуцировать специфически человеческое измерение и спроецировать его на плоскости биологии и психологии, отображается в них так, что эти проекции противоречат друг другу».
Разъясняя, что именно он понимает под «специфически человеческими проявлениями» бытия, В. Франкл пишет: «Быть человеком – значит выходить за пределы самого себя. Я бы сказал, что сущность человеческого существования заключена в его самотрансценденции. Быть человеком – значит всегда быть направленным на что-то или на кого-то, отдаваться делу, которому человек себя посвятил, человеку, которого он любит, или Богу, которому он служит» [5].
Высказываемая В. Франклом идея о «самотрансценденции» человеческого бытия имеет давнюю историю в европейских учениях о человеке – как богословского, так и философского характера.
Конечно, представления об оптимальном направлении этой «самотрансценденции» существенно различались у разных авторов. Один из наиболее известных экзистенциалистов антихристианского направления Фридрих Ницще, утверждавший, что человек – это «канат над пропастью», и важно в нем «то, что он мост, а не цель» [6], был убежден, что человек становится собой, только пытаясь преодолеть себя и создать так называемого «сверхчеловека».
Религиозный экзистенциализм, напротив, полагает, что «самотрансценденция» человека представляет собой, прежде всего, его путь к Богу. Философы этого направления также подчеркивали принципиальную несводимость человека к его проявлениям в окружающем мире. Так, Николай Бердяев утверждает, что «человек не принадлежит целиком объективному миру, он имеет свой собственный мир, свой внемирный мир, свою несоизмеримую с объективной природой судьбу» [7]. Принципиальная трансцендентость человека связана с тем, что его сущность коренится не в мире, а в создавшем этот мир Боге.
Эта философская концепция, в свою очередь, является продолжением учения о человеке Святых Отцов Церкви, рассматривающих христианскую жизнь как путь к обожению, которое представляет собой «не просто возвращение к состоянию первозданного Адама, но достижение того состояния, к которому Адам был предназначен и которого не смог достичь своими силами» [8]. По словам святителя Василия Великого «Бог сотворил человека животным, получившим повеление стать Богом» [9]. Человек не может ограничиться организацией своего повседневного существования – ибо в основе его бытия находится требование невозможного. Однако, как известно, «человекам это невозможно, но не Богу, ибо всё возможно Богу» (Мк. 10:27), а значит – возможно и людям, если с ними Бог.
Основой святоотеческого учения о человеке является Евангелие, проникнутое императивом «самотрансценденции». Так, Иисус в Нагорной проповеди учит о том, что целью человеческой жизни является не забота о сиюминутных благах, а стремление к преодолению себя и обретению высшей ценности: «Итак, не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:31-33).
Итак, идея о «теневом» характере культуры представляет собой культурологическое истолкование философии человека, источником которой является христианское вероучение. В ней вся культура рассматривается как результат «самотрансценденции» людей – причем результат не прямой, а косвенный: культура – это то, что формируется как следствие общественной деятельности, направленной к какой-либо цели, превосходящей повседневное существование.
Применение этой идеи на практике позволяет изучать культуру не как самодостаточное, самозамкнутое явление, а анализировать ее в контексте тех целей, к которым «самотрансцендендируют» себя люди формирующего ее общества. Таким образом, мы рассматриваем культуру не как явление окружающего мира, а как феномен человеческой деятельности, которая не может быть понята без учета того, к каким именно горизонтам бытия стремится человек.
Мне представляется, что эту идею можно с большой пользой применить к изучению культурного ландшафта. Она придаст процессу таких исследований недостающую им «объемность».
С точки зрения такой «теневой» концепции, культурный ландшафт представляет собой «тень», которую общество отбрасывает на природную среду, преобразуемую обществом в ходе своей деятельности.
Почему мы можем говорить именно о «тени»? Потому, что культурный ландшафт, формирующийся в результате стремления людей к «самотрансценденции», возникает не вполне прямым образом – он формируется как косвенный результат общественных усилий, направленных к цели, превышающей повседневное существование.
Так, например, храм строится, в первую очередь, не для того, чтобы его здание заняло определенное место в системе культурного ландшафта – а для того, чтобы молиться в нем и совершать богослужения. Роль храма в культурном ландшафте оказывается лишь следствием общественной деятельности, направленной к достижению нематериальной цели.
Сама деятельность по достижению этой цели, осуществляющаяся в храме, практически не оставляет после себя никаких материальных следов. Каковы будут материальные остатки от многолетних богослужений, – копоть от сгоревших свечей на своде храма, и всё? Каковы будут материальные следы от многолетних молитв, глубоких, искренних молитв, которые творили люди, – истертые ногами каменные ступени? Так мало остаётся в материальном ландшафте от столь многого.
То же самое касается не только религиозных, но и светских элементов культурного ландшафта, возникших в процессе движения к какой-либо цели, превышающей наличное бытие. Здание научно-исследовательского института – является ли оно целью деятельности научной организации? Нет, это лишь средство, позволяющее исследователям работать над постижением законов окружающего мира. Какие материальные следы оставляют сделанные в этом здании открытия? Кипы погрызенных мышами компьютерных распечаток в подвальной комнате, превращенной в подсобку технички? Табличка с желтыми буквами на потертой двери: «Здесь с … по … работал чл.-корр. АН СССР…»?
А чем остается в культурном ландшафте оборонительный рубеж, на котором войска пытались задержать наступление врага? Заплывшими траншеями, которые спустя полвека сможет найти только опытный следопыт? Вросшими в землю бетонными колпаками огневых точек? Россыпями гильз на заваленном дне траншей и незахороненными останками солдат – под мхом, под песком и дерном, бурьяном или валежником? А чем будет отличаться рубеж, на котором войска стояли насмерть, от того, который бросили в паническом бегстве – средним количеством гильз на погонный метр траншеи? И всегда ли он будет отличаться именно этим показателем?
В то же время, далеко не все элементы культурного ландшафта представляют собой косвенные результаты «самотрансценденции» человека и общества. Многие из них являются результатами не косвенного, а прямого воздействия на природную среду – воздействия, призванного обустроить повседневную жизнь людей, безотносительно к любым «запредельным» целям и ценностям. Поля и пастбища, жилые дома, мастерские, заводы и верфи, мосты и дороги – все эти объекты имеют ценность для повседневного существования общества сами по себе, цель их существования в значительной мере тождественна им самим.
И потому, например, так удивительно близки между собой культурные слои древнерусских селищ и поселений эпохи бронзы, предшествующих им на три тысячи лет, – те же кости тех же домашних животных, развалы весьма похожих очагов и печей, едва определяемые контуры домов, многочисленные фрагменты керамических сосудов, редкие обломки металлических изделий… И те, и другие слои остались от повседневной жизни, организованной на близких хозяйственно-бытовых основаниях, от поселков, схожих если не внешним обликом, – то целью своего существования. И только редкий нательный крест в древнерусском культурном слое дает нам понять, – эта жизнь была нацелена не только на повседневное проживание, здесь искали Царствия Небесного – и, наверное, делали это столь же мучительно и непоследовательно, как делаем и мы сейчас…
Конечно, и дома, и трубопроводы вполне могут иметь отношение к «запредельным» целям общества. Но, всё же, их главное предназначение – служить удовлетворению тех потребностей, которые располагаются в центральной и нижней частях знаменитой «пирамиды потребностей», называемой по имени американского психолога Абрахама Маслоу. Нижний уровень – это потребности, определяемые человеческой телесностью: удовлетворение физиологических потребностей, обеспечение устойчивых и безопасных условий существования. Средний уровень – потребности, определяемые социальностью человека: общение, совместная деятельность, признание, успех и т.д. И, наконец, верхний уровень, который и связан с самотрансценденцией человека – потребности, которые у современных социологов именуются «духовными»: познание, самовыражение, самоактуализация.
Здесь надо отметить, что первоначальное понятие «духовного» основательно искажается в современном словоупотреблении, – значение этого слова в светской культуре существует в отрыве от его происхождения. С точки зрения богословия или философского религиоведения, духовное – это то, что связывает человека со Святым Духом как ипостасью Бога, либо, более широко, – всё, что имеет отношение к деятельности духов как нематериальных существ (в этом смысле можно говорить, например, о положительной или отрицательной духовности – в зависимости от того, на каких именно духов она ориентирована).
В современной литературе встречается наименование тех ценностей, которые определяют содержание высшего уровня человеческих потребностей, «сверхценностями» (этим словом пользуются, в том числе, и авторы Хидзирико Сэймэя). Данный термин, к сожалению, нельзя признать вполне удачным для целей научного исследования – поскольку его основной областью применения является психиатрия, в которой он используется для характеристики определенного комплекса психических отклонений.
Вероятно, оптимальным вариантом будет описательное наименование ценностей, определяющих направленность самотрансценденции человека, ценностями верхнего уровня – имея в виду верхний уровень «пирамиды потребностей», содержание которого и определяется этими ценностями. Какие именно ценности входят в этот «верхний уровень» – можно определять по-разному. Например, возможен вариант классификации ценностей верхнего уровня с точки зрения исторически сложившихся направлений деятельности, связанной с поиском и утверждением предельных основании человеческого бытия. Эти направления: этика, философия, наука, искусство и религия.
Таким образом, мы можем рассматривать культурный ландшафт с двух сторон. С одной стороны, – как результат общественной деятельности, направленной на удовлетворение повседневных потребностей человека и общества, – потребностей, связанных с обеспечением их существования. С другой стороны – как последствие деятельности, направленной к предельным основаниям бытия, то есть собственно человеческой деятельности.
Именно во втором аспекте культурный ландшафт предстает перед нами как «тень общества», отброшенная им на природную среду в процессе осуществления деятельность, целью которой преобразование природной среды не является – а является лишь ее средством. Возможности применения этой концепции мы посмотрим на примере обзора основных элементов культурного ландшафта города Дубны Московской области – относительно небольшого города с очень насыщенной историей, широко известного по расположенному здесь международному научному центру.
Ценности этического характера проявляются в культурном ландшафте как результаты реализации различных социальных концепций и учений, например, гуманистической или коммунистической доктрины. Расположенные в Дубне сооружения Волжского гидроузла канала Москва-Волга, несомненно, в определенной мере представляют собой результат отражения в ландшафте социальных ценностей коммунистического учения. Конечно, эти объекты играют и весьма серьезную практическую роль в повседневной жизни культуры.
О непрагматических составляющих сооружений ВРГС и канала имени Москвы свидетельствует, прежде история их создания – в предельно краткий период времени, за счет рабочей силы заключенных Дмитлага – «каналоармейцев», проходивших на этом строительстве так называемую «перековку» – значительное число их получило свободу после завершения работ, еще большее количество – навсегда осталось в земле по берегам канала, и, говорят, даже в насыпи построенной ими дамбы… Первая ГЭС на плотине, перегородившей саму Волгу, первый в Советском Союзе канал такой длинны и такой технической сложности, первая – и, пожалуй, последняя грандиозная попытка превратить систему ГУЛАГа в мощное средство перевоспитания заключенных – а, может быть, только пропагандистская имитация такой попытки…
Канал решил проблему обеспечения столицы водой, стал важнейшей транспортной артерией – но, всё-таки, не только ради этого создавались его грандиозные сооружения. Он был важен как зримый результат усилий, но сами усилия того времени, – яркого, страшного, необыкновенного, – были нацелены не только и не столько на решение повседневных задач. В это время в стране еще на самом деле пытались строить коммунизм – или, во всяком случае, что-то такое, что многие люди того времени называли коммунизмом. В 1937 году была запущена Иваньковская ГЭС, открылось судоходство по каналу. Практически всё руководство строительства канала по линии НКВД практически сразу после этого было арестовано и расстреляно по т.н. «делу Фирина». В том же году были посажены и расстреляны многие партийные и советские функционеры, офицеры и военачальники Рабоче-Крестьянской Красной Армии, еще уцелевшие остатки православного духовенства, простые советские граждане…
В течение 1937 года в стране было закрыто около восьми тысяч православных храмов – как раз в это время был закрыт храм во имя Смоленской иконы Божией матери в деревне Подберезье, вошедшей в состав рабочего поселка Иваньково – части будущей Дубны. Через десять лет, в 1946-47 гг., этот храм будет разрушен [10], к сегодняшнему дню от него остались только многочисленные осколки красного кирпича на пустыре. Впрочем, эта тема имеет отношение к отражению в культурном ландшафте другого комплекса ценностей верхнего уровня, о котором мы будем говорить ниже.
В определенной мере как отражение социально-этических ценностей можно рассматривать оборонный комплекс, функционирующий в левобережной части Дубны: Дубненский машиностроительный завод, созданный в конце 1930-х как авиационный завод № 30, и ГосМКБ «Радугу» – бывшее ОКБ-155-1, центр разработки крылатых ракет. Военно-промышленный комплекс Советского Союза, в системе которого работали эти предприятия во второй половине ХХ века, со всей очевидностью существовал не только и не столько для обеспечения повседневных надобностей страны в обороне своих границ. Он был одним из ключевых элементов попытки всемирной реализации коммунистической доктрины – попытки, тяжесть которой Советский Союз нёс, главным образом, на своих плечах – и так и не смог ее вынести.
В культурном ландшафте Дубны присутствует и искусство как одна из основных ценностей человеческой культуры: в красоте архитектурных решений не только старых, но многих современных домов; в зданиях и деятельности Детской музыкальной школы, Хоровой школы, Детской художественной школы; в мемориалах и памятниках, художественных выставках и регулярных музыкальных фестивалях. Искусство присутствует, – но существенно большую роль играет наука, чьи проявления в городском ландшафте тоже свидетельствуют, как правило, о стремлении к красоте, свойственном всей человеческой культуры.
Фундаментальная наука стала той ценностью, на «отражении» которой в природном ландшафте возникла институтская часть Дубны – город физиков, работающих над изучением свойств материи и синтезом новых химических элементов, – над раскрытием предельных оснований материального бытия окружающего мира. При этом первая научно-техническая установка, вокруг которой формировалась научная Дубна – протонный ускоритель синхроциклотрон, начал сооружаться в 1946 году в рамках проекта создания ядерного оружия, и только позднее оказался в системе международной фундаментальной науки. И этот ускоритель, и следующий – синхрофазотрон, были построены, главным образом, руками заключенных – только их уже никто не пытался публично «перековывать» и отпускать на свободу после завершения строительства, это была уже другая эпоха – хотя со времени строительства канала прошло чуть больше десяти лет.
В 1956 году в институтской Дубне на базе ведомственных научных учреждений была создана международная научная организация стран социалистического содружества – Объединенный институт ядерных исследований (ОИЯИ), до сих пор являющийся самым крупных дубненским градообразующем учреждением. В 1957 году в Объединенном институте заработал синхрофазотрон – до 1960 года он оставался наиболее мощным ускорителем элементарных частиц в мире. Для обеспечения деятельности физиков был создан научный городок, гармонично вписанный в пространство соснового бора по правому берегу Волги.
Этот городок – институтская часть современной Дубны – стал одним и самых интересных примером советских и российских населенных пунктов, созданных для комфортного проживания людей, работающих над решением чрезвычайно важных проблем, отражающих верхний уровень общественных ценностей. Наверное, он потому до сих пор остается столь прекрасным, что у значительной части людей, для которые его строили, которые жили и до сих пор живут в нем, есть в жизни настоящий смысл, превышающий все повседневные смыслики нашей жизни – участие в поиске ответа на предельные вопросы об устройстве нашего мира.
В 1960 году, указом президиума Верховного Совета РСФСР, институтская Дубна была объединена с городом Иваньково, выросшим на базе строительства канала Москва-Волга, Волжского района гидосооружений и авиазавода № 30. Сформировалась современная Дубна: раскинувшийся на обоих берегах Волги город с очень сложной и необычной историей – не только современной, но и древней. На его территории, в устье реки Дубны, в 1132-1134 г. владимиро-суздальским князем Юрием Долгоруким был заложен город-крепость Дубна, исторический предшественник современного наукограда.
Этот город, упоминающийся в Новгородской первой летописи, погиб в результате междоусобных войн начала XIII века и монголо-татарского нашествия, однако на его территории в последующие века продолжил существование таможенный пост – «Дубенское мыто», а позднее – село Городище на Дубенском Устье (оно же – село Дубна или Усть-Дубна) и дворянская усадьба, принадлежавшая в XVII веке Грязновым, затем – Татищевым, а после – князьям Вяземским. Сейчас здесь находится улица Ратмино современной Дубны, и одно из самых красивых и, несомненно, самое старое здание города – белоснежный, с золотыми куполами храм Похвалы Пресвятой Богородицы.
Древнерусский город Дубна имел достаточно большое значение в системе населенных пунктов Верхневолжья, судя по материалам археологических исследований, он представлял собой важный военный, административный и торговый центр того времени. В числе древних предметов личного благочестия, в 2009 году археологической экспедицией Дубненского фонда «Наследие» здесь был найден крест-энколпион, красочный реликварий первой трети XIII века, в котором хранились мощи святого или литургически соотнесенные с мощами так называемые «вторичные реликвии».
Здесь, на высоком мысу при впадении реки Дубны в Волгу, в древнерусской Дубне уже в первой половине XII века, несомненно, должна была существовать православная церковь – скорее всего, деревянная, как и весь этот город. Никаких следов этой церкви пока обнаружить не удалось – вполне вероятно, что место, на котором она была построена, уже давно смыто волнами Волги, подмывающими Ратминскую стрелку.
Первые исторические свидетельства о церкви на этом месте происходят из Кашинской писцовой книги 1628-1629 гг., согласно которой в селе Городище располагалась деревянная церковь во имя Николы Чудотворца. Позднее здесь же была сооружена деревянная церковь во имя Святого Ильи Пророка, разобранная в начале XIX века «за ветхостью». В конце XVIII – начале XIX вв. она соседствовала с деревянной церковью во имя Похвалы Пресвятой Богородицы, которая сгорела от удара молнии в 1823 году. После этого в селе началось строительство нового, каменного храма Похвалы Пресвятой Богородицы, которое было завершено в 1827 году. В начале XX века колокольня храма была надстроена третьим ярусом. При храме действовала приходская школа. В 1915 году его прихожанами числилось более 2,5 тысяч человек – жителей села Городище, деревень Ратмино (Александровка), Козлаки, Иваньково, Притыкино и Пекуново.
В начале 1937 года храм был разорен и закрыт, его здание использовалось в качестве мастерской, затем – клуба и столовой, потом было заброшено. Во второй половине 1980-х годов началась реставрация храма, а в 1989 г., в результате широкой общественной компании, поддержанной директором Объединенного института ядерных исследований, академиком АН СССР Н.Н. Боголюбовым, храм передали верующим.
Так на территории современной Дубны вновь появилась религиозная составляющая культурного ландшафта – результат отражения в ландшафте распространенной в обществе христианской веры: во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым; и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы…
К настоящему времени эта составляющая культурного ландшафта Дубны существенно расширилась. Дубна стала центром Дубнеско-Талдомского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. В левобережной части города был построен новый храм во имя Смоленской иконы Божией Матери – деревянный, в традициях церковной архитектуры XVI-XVII вв., а рядом с ним – храм во имя святой блаженной Ксении Петербургской. На правом берегу находятся: небольшой храм Великомученика Пантелеймона, изумительно красивый храм Всех святых в земле Российской просиявших, и строящийся, монументальный храм Рождества Святого Пророка Иоанна Предтечи, в котором уже идут службы. Только в институтской части Дубны не построено ни одного православного храма – центром внеутилитарной деятельности здесь остаются две «площадки» Объединенного института – обширные охраняемые территории, на которых размещены корпуса научно-исследовательских лабораторий, каждая из которых по размерам и научной значимости превосходит многие академические институты.
«Антиклерикальные» настроения распространены в современной российской культуре весьма широко, лишь немногим меньше, чем около-православное обрядоверие. Однако такие настроения не очень сильно представлены в Дубне в целом и в Объединенном институте – в частности. Причины этого – предмет для отдельного исследования, которое нужно будет начать с изучения философских основ мировоззрения знаменитых физиков – создателей и ведущих сотрудников Объединенного института. Во всяком случае, христианский и естественнонаучный дискурсы культурного пространства Дубны, в определенной мере, взаимосвязаны и не находятся в антагонистических отношениях.
Согласие или несогласие с этой авторской оценкой, вероятно, почти полностью зависит от мировоззрения читателя. Я же, в завершение этой статьи, хотел бы обратить внимание на два факта из истории науки. Во-первых, научная методология и, в целом, наука как специфическая форма познания окружающего мира сформировалась в культуре европейской, христианской цивилизации, и есть очень веские основания полагать, что именно особенности христианского восприятия мира определили саму возможность возникновения и развития этой формы познания [11].
Во-вторых, само слово «ландшафт» в форме lantscaf впервые было использовано в 830 г. монахами Фульдского монастыря (Германия) при переводе сочинения «Евангелическая гармония» древнесирийского богослова Татиана. Первоначально «ландшафтом» именовалось сакральное пространство, место события веры [12]. Предлагаемая концепция культурного ландшафта как «тени», отбрасываемой обществом в результате осуществления деятельности, обращенной к его высшим ценностям, позволяет нам актуализировать историческое содержание этого термина.
1. Петров Ф.Н. Понятие культурного ландшафта в современных научных исследованиях. Доклад на совместном заседании научных отделов Специализированного природно-ландшафтного и историко-археологического центра «Аркаим» и Научно-образовательного комплекса изучения проблем природы и человека Челябинского государственного университета 6 марта 2007 г. Рукопись. – 5 с.
2. Петров Ф.Н. Культурный ландшафт Зауральской степи в контексте археологических исследований // Археология в современной культуре России (региональные аспекты). Материалы заседаний «круглого стола», поселок Аркаим, 22-23 августа 2007 г. Челябинск: Изд-во «Крокус», 2008. – C. 52-84. Фрагмент текста под названием «Культурный ландшафт эпохи бронзы» размещен по адресу http://proza.ru/2009/06/18/1061
3. Кавалерова Н.С., Петров Ф.Н. Материальные свидетельства истории науки и техники в культурном ландшафте современной Дубны // VII научно-практическая конференция «История техники и музейного дела». М., 2010 (в печати). http://dubna-petrov.livejournal.com/2794.html
4. Сэймэй Х. В час, когда взойдет луна. Часть 1. Темная сторона Луны. СПб.: Изд-во Крылов, 2009. http://lib.rus.ec/b/121905/read
5. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. http://lib.ru/DPEOPLE/frankl.txt
6. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. М.: Интербук, 1990. http://www.philosophy.ru/library/nietzsche/zarathustra.html
7. Бердяев Н.А. Проблема человека (к построению христианской антропологии) // Путь. 139. № 50. – С. 3-26. http://www.humanities.edu.ru/db/msg/31622
8. Игумен Иларион (Алфеев). Святоотеческое учение о человеке. Лекция в Свято-Димитриевском училище сестер милосердия //
9. Цит. по: Лосский В.Н. Догматическое богословие. Перевод с французского В.А. Рещиковой. М.: Центр «СЭИ», 1991. http://psylib.org.ua/books/lossv02/index.htm
10. Шумилов В. История храма Смоленской иконы Божией Матери в г. Дубне (1907-1947) //
11. Кураев А.В. Дары и анафемы. Что христианство принесло в мир? Размышления на пороге III тысячелетия. М.: Эксмо, 2004. – 285 с.
12. Тютюнник Ю.Г. Ландшафт: этимология, герменевтика, экзегетика // Totallogy-XXI (десятий выпуск). Постнеклаасичнi дослiджения. Киiв: ЦГО НАН Украiни, 2003. – С. 54–71.
Статья опубликована в историко-краеведческой газете «Дубненское наследие», вып. 53, март 2011, С. 1-2, 7-8. PDF-версию газеты можно скачать здесь — ________________________________________
Источник статьи: http://proza.ru/2010/12/26/1437
