Хармс вот такие огурцы продаются
Лето, письменный стол. Направо дверь. На столе картина. На картине нарисована лошадь, а в зубах у лошади цыган. Ольга Петровна колет дрова. При каждом ударе с носа Ольги Петровны соскакивает пенсне. Евдоким Осипович сидит в креслах и курит.
Ольга Петровна ударяет колуном по полену, которое, однако, нисколько не раскалывается
Евдоким Осипович
Ольга Петровна надевая пенсне, бьёт по полену
Евдоким Осипович
Ольга Петровна ( надевая пенсне ):
Евдоким Осипович! Я вас прошу, не говорите этого слова «тюк».
Евдоким Осипович
Ольга Петровна ударяет колуном по полену
Евдоким Осипович
Ольга Петровна ( надевая пенсне )
Евдоким Осипович! Вы обещали не говорить этого слова «тюк».
Евдоким Осипович
Хорошо, хорошо, Ольга Петровна! Больше не буду.
Ольга Петровна ударяет колуном по полену
Евдоким Осипович
Ольга Петровна ( надевая пенсне )
Это безобразие! Взрослый пожилой человек и не понимает простой человеческой просьбы!
Евдоким Осипович
Ольга Петровна! Вы можете спокойно продолжать вашу работу. Я больше мешать не буду.
Ольга Петровна
Ну я прошу вас, я очень прошу вас: дайте мне расколоть хотя бы это полено.
Евдоким Осипович
Ольга Петровна ударяет колуном по полену
Евдоким Осипович:
Ольга Петровна роняет колун, открывает рот, но ничего не может сказать | Евдоким Осипович встаёт с кресел, оглядывает Ольгу Петровну с головы до ног и медленно уходит | Ольга Петровна стоит неподвижно с открытым ртом и смотрит на удаляющегося Евдокима Осиповича | занавес медленно опускается
Даниил Иванович Хармс (Ювачёв)
Что теперь продают в магазинах
Коратыгин пришёл к Тикакееву и не застал его дома.
А Тикакеев в это время был в магазине и покупал там сахар, мясо и огурцы.
Коратыгин потолкался возле дверей Тикакеева и собрался уже писать записку, вдруг смотрит, идёт сам Тикакеев и несёт в руках клеёнчатую кошёлку.
Коратыгин увидел Тикакеева и кричит ему:
– А я вас уже целый час жду!
– Неправда,– говорит Тикакеев,– я всего двадцать пять минут, как из дома.
– Ну, уж этого я не знаю, – сказал Коратыгин, – а только я тут уже целый час.
– Не врите! – сказал Тикакеев. – Стыдно врать.
– Милостивейший государь!– сказал Коратыгин.– Потрудитесь выбирать выражения.
– Я считаю…– начал было Тикакеев, но его перебил Коратыгин.
– Если вы считаете..– сказал он, но тут Коратыгина перебил Тикакеев и сказал:
Эти слова так взбесили Коратыгина, что он зажал пальцем одну ноздрю, а другой сморкнулся в Тикакеева.
Тогда Тикакеев выхватил из кошёлки самый большой огурец и ударил им Коратыгина по голове.
Коратыгин схватился руками за голову, упал и умер.
Вот какие большие огурцы продаются теперь в магазинах!
Даниил Иванович Хармс (Ювачёв)
Товарищ Кошкин танцевал вокруг товарища Машкина.
Товарищ Машкин следил за товарищем Кошкиным.
Товарищ Кошкин оскорбительно махал руками и противно выворачивал ноги.
Товарищ Машкин нахмурился.
Товарищ Кошкин пошевелил животом и притопнул правой ногой.
Товарищ Машкин вскрикнул и кинулся на товарища Кошкина.
Товарищ Кошкин попробовал убежать, но спотыкнулся и был настигнут товарищем Машкиным.
Товарищ Машкин ударил кулаком по голове товарища Кошкина.
Товарищ Кошкин вскрикнул и упал на четвереньки.
Товарищ Машкин двинул товарища Кошкина ногой под живот и еще раз ударил его кулаком по затылку.
Товарищ Кошкин растянулся на полу и умер.
Даниил Иванович Хармс (Ювачёв)
Марков снял сапоги и, вздохнув, лёг на диван.
Ему хотелось спать, но как только он закрывал глаза, желание спать моментально проходило. Марков открывал глаза и тянулся рукой за книгой, но сон опять налетал на него, и, не дотянувшись до книги, Марков ложился и снова закрывал глаза. Но лишь только глаза закрывались, сон улетал опять, и сознание становилось таким ясным, что Марков мог в уме решать алгебраические задачи на уравнения с двумя неизвестными.
Долго мучился Марков, не зная, что ему делать: спать или бодрствовать? Наконец измучившись и возненавидев самого себя и свою комнату, Марков надел пальто и шляпу, взял в руки трость и вышел на улицу. Свежий ветерок успокоил Маркова, ему стало радостнее на душе и захотелось вернуться обратно к себе в комнату.
Войдя в свою комнату, он почувствовал в теле приятную усталость и захотел спать. Но только он лёг на диван и закрыл глаза,– сон моментально испарился.
С бешенством вскочил Марков с дивана и, без шапки и без пальто, помчался по направлению к Таврическому саду.
Даниил Иванович Хармс (Ювачёв)
Источник
Почему необходимо читать Хармса.
Не люблю я Даниила Хармса.
Я каждый день на работе имею дело с людьми с повреждёнными мозгами.
Зачем же мне ещё и Хармс?
Но когда припрёт, по жизни или по работе ( хотя хрен поймёшь, где кончается первое и начинается второе) и от злости зубы сводить — беру из спец. укладки дежурный томик Хармса и читаю там, где он откроется — на удачу.
Открывается, почему-то, всегда на «Реабилитации».
Прочту и сразу легчает: уже не всех хочется убить, а через одного. Даже о женщинах начинаю думать со снисхождением.
Вот вам кусок этой «Реабилитации»:
«. Уже потом я бил его примусом. А утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу я отрезал ему ещё днём. Тогда он был ещё жив. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Андрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было не к чему выскакивать из-за двери».
Дальше цитировать не рискую. При желании вы легко найдёте эту «Реабилитацию» в Сети.
Мне кажется, что творения Хармса может любить ( именно — любить, а не почитывать для забавы) только одинокий и злой человек.
И, вероятнее всего — не совсем нормальный.
Таким был и сам Хармс.
Одиночество и злость Хармса были обусловлены его болезнью.
Можно ли считать, таким образом, что любовь к творениям Хармса есть признак душевного нездоровья?
Не знаю.
Но, уверен, чайлдфри читают Хармса с наслаждением.
Ещё бы! Нелюбовь Хармса к детям — общеизвестна.
…. Дети — это, в лучшем случае, жестокие и капризные старички. Склонность к детям — почти то же, что склонность к зародышу, а склонность к зародышу — почти то же, что склонность к испражнениям.
О детях я точно знаю, что их не надо вовсе пеленать, их надо уничтожать. Для этого я бы устроил в городе центральную яму и бросал бы туда детей. А чтобы из ямы не шла вонь разложения, её можно каждую неделю заливать негашеной известью.
Дети. О них говорят, что они невинны. А я считаю, что они, может быть, и невинны, да только уж больно омерзительны, в особенности, когда пляшут. Я всегда ухожу от тудова, где есть дети.
И так далее, до всем известного:
Травить детей — это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать!
Но тут же закрадывается некоторое сомнение.
Заболеванию, которым страдал Хармс присуще такое явление, как амбивалентностью То есть — что любишь, то и одновременно ненавидишь с той-же силой и наоборот.
Значит Хармс любил детей так же сильно, как и ненавидел?
Вполне возможно.Педофильский душок в некоторых его рассказах несомненно присутствует.
…. Старичок кинулся на Лидочку и Лидочке показалось, что он сейчас укусит её за живот. Лидочка закричала. Сейчас же дядя Мика всунул ей в рот свой палец.
– Молчать! – крикнул дядя Мика и ласковым голосом прибавил: – А если маленькая барышня не замолчит, мы ещё дальше воткнём ей в горлышко свой палец, а потом выбросим маленькую барышню в окошко. Маленькая барышня упадёт и сломает все свои маленькие косточки.
Лидочка молчала и с ужасом смотрела на старичка. А старичок опять уткнулся лицом в Лидочкин животик. Колючие борода и усы кололи Лидочку.
Думаю, что всем теперь абсолютно понятно, отчего Хармс писал чудесные стихи для детей.
Так же амбивалентен был Хармс в отношениях с женщинами.
Женщин он любил. И женщины любили Хармса.
Но найти в тестах Хармса возвышенных слов о любви, о женщинах, о жене — невозможно.
О любимых он пишет порнографически:
цаловал жену я в бок
в шею в грудь и под живот
прямо чмокал между ног
где любовный сок течет
а жена меня стыдливо
обнимала теплой ляжкой
и в лицо мне прямо лила
сок любовный как из фляжки
я стонал от нежной страсти
и глотал тягучий сок
и жена стонала вместе
утирая слизи с ног.
и прижав к моим губам
две трепещущие губки
изгибалась пополам
от стыда скрываясь в юбке.
По щекам моим бежали
струйки нежные стократы
и по комнате летали
женских ласок ароматы
Что такое цветы? У женщин между ног пахнет значительно лучше. То и то природа, а потому никто не смеет возмущаться моим словам.
Хармс восхищается женщинами омерзительно.
Вся прелесть Хармса как раз в тои и состоит, что он ненавидит всех: детей, женщин, стариков и старух, поэтов и писателей. Всех!
…. Идет к ней навстречу Лев Толстой и в руках ночной горшок держит. Она его спрашивает: «Что же это такое?» А он показывает ей пальцем на горшок и говорит: — Вот,— говорит,— тут я кое-что наделал и теперь несу всему свету показывать. Пусть,— говорит,— все смотрят
Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека!
После длительного чтения Хармса появляется отчетлив ощущение того, что вымазался в чём-то грязном и дурно пахнущем.
Но через какое-то время- опять берёшь томик и прочитываешь несколько …. Даже не знаю, как назвать это. Эскизы, мысли вслух, миниатюры?
Мне кажется, что Хармса надо читать, как прививку от оспы или скарлатины делать.
Вводишь в себя несколько очищенных от примесей мерзостей Хармса и получаешь устойчивость к мерзостям настоящим,житейским.
И ещё: в результате чтения делается очень жалко этого больного, затравленного человека.
Страшно жил, страшно умер.
И вот этот пассаж кажется мне страшным:
Когда сон бежит от человека, и человек лежит на кровати, глупо вытянув ноги, а рядом на столике тикают часы, и сон бежит от часов, тогда человеку кажется, что перед ним распахивается огромное чёрное окно, и в это окно должна вылететь его тонкая серенькая человеческая душа, а безжизненное тело останется лежать на кровати, глупо вытянув ноги, и часы прозвенят своим тихим звоном: «Вот ещё один человек уснул», и в этот миг захлопнется огромное и совершенно чёрное окно.
Человек по фамилии Окнов лежал на кровати, глупо вытянув ноги, и старался заснуть. Но сон бежал от Окнова. Окнов лежал с открытыми глазами, и страшные мысли стучали в его одеревеневшей голове.
Источник