Константин Батюшков — Под тению черемухи млечной ( Беседка муз )
Под тению черемухи млечной
И золотом блистающих акаций
Спешу восстановить олтарь и Муз и Граций,
№ 4 Сопутниц жизни молодой.
Спешу принесть цветы, и ульев сот янтарный,
И нежны первенцы полей:
Да будет сладок им сей дар любви моей
№ 8 И гимн поэта благодарный!
Не злата молит он у жертвенника Муз:
Они с фортуною не дружны.
Их крепче с бедностью заботливой союз,
№ 12 И боле в шалаше, чем в тереме, досужны.
Не молит Славы он сияющих даров:
Увы! талант его ничтожен.
Ему отважный путь за стаею орлов,
№ 16 Как пчелке, невозможен.
Он молит Муз: душе, усталой от сует,
Отдать любовь утраченну к искусствам,
Веселость ясную первоначальных лет
№ 20 И свежесть — вянущим бесперестанно чувствам.
Пускай забот свинцовый груз
В реке забвения потонет,
И время жадное в сей тайной сени Муз
№ 24 Любимца их не тронет:
Пускай и в сединах, но с бодрою душой,
Беспечен, как дитя всегда беспечных Граций,
Он некогда придет вздохнуть в сени густой
№ 28 Своих черемух и акаций.
Pod teniyu cheremukhi mlechnoy
I zolotom blistayushchikh akatsy
Speshu vosstanovit oltar i Muz i Gratsy,
Soputnits zhizni molodoy.
Speshu prinest tsvety, i ulyev sot yantarny,
I nezhny perventsy poley:
Da budet sladok im sey dar lyubvi moyey
I gimn poeta blagodarny!
Ne zlata molit on u zhertvennika Muz:
Oni s fortunoyu ne druzhny.
Ikh krepche s bednostyu zabotlivoy soyuz,
I bole v shalashe, chem v tereme, dosuzhny.
Ne molit Slavy on siayushchikh darov:
Uvy! talant yego nichtozhen.
Yemu otvazhny put za stayeyu orlov,
Kak pchelke, nevozmozhen.
On molit Muz: dushe, ustaloy ot suyet,
Otdat lyubov utrachennu k iskusstvam,
Veselost yasnuyu pervonachalnykh let
I svezhest — vyanushchim besperestanno chuvstvam.
Puskay zabot svintsovy gruz
V reke zabvenia potonet,
I vremya zhadnoye v sey taynoy seni Muz
Lyubimtsa ikh ne tronet:
Puskay i v sedinakh, no s bodroyu dushoy,
Bespechen, kak ditya vsegda bespechnykh Gratsy,
On nekogda pridet vzdokhnut v seni gustoy
Svoikh cheremukh i akatsy.
Gjl ntyb/ xthtve[b vktxyjq
B pjkjnjv ,kbcnf/ob[ frfwbq
Cgtie djccnfyjdbnm jknfhm b Vep b Uhfwbq,
Cjgenybw ;bpyb vjkjljq/
Cgtie ghbytcnm wdtns, b ekmtd cjn zynfhysq,
B yt;ys gthdtyws gjktq:
Lf ,eltn ckfljr bv ctq lfh k/,db vjtq
B ubvy gj’nf ,kfujlfhysq!
Yt pkfnf vjkbn jy e ;thndtyybrf Vep:
Jyb c ajhneyj/ yt lhe;ys/
B[ rhtgxt c ,tlyjcnm/ pf,jnkbdjq cj/p,
B ,jkt d ifkfit, xtv d nthtvt, ljce;ys/
Yt vjkbn Ckfds jy cbz/ob[ lfhjd:
Eds! nfkfyn tuj ybxnj;ty/
Tve jndf;ysq genm pf cnft/ jhkjd,
Rfr gxtkrt, ytdjpvj;ty/
Jy vjkbn Vep: leit, ecnfkjq jn cetn,
Jnlfnm k/,jdm enhfxtyye r bcreccndfv,
Dtctkjcnm zcye/ gthdjyfxfkmys[ ktn
B cdt;tcnm — dzyeobv ,tcgthtcnfyyj xedcndfv/
Gecrfq pf,jn cdbywjdsq uhep
D htrt pf,dtybz gjnjytn,
B dhtvz ;flyjt d ctq nfqyjq ctyb Vep
K/,bvwf b[ yt nhjytn:
Gecrfq b d ctlbyf[, yj c ,jlhj/ leijq,
,tcgtxty, rfr lbnz dctulf ,tcgtxys[ Uhfwbq,
Jy ytrjulf ghbltn dplj[yenm d ctyb uecnjq
Cdjb[ xthtve[ b frfwbq/
Источник статьи: http://yebanko.ru/analiz/batyushkov/cheryomukhi
Анализ стихотворения Батюшкова Беседка муз
Стихотворение, Батюшкова Константина Николаевича « Беседка муз », было создано в 1817 году. Первым, кто оценил это стихотворение, был Александр Сергеевич Пушкин, один из поклонников творчества этого писателя. А позже, это стихотворение привлекло внимание остальных, известных писателей того времени. Произведение было опубликовано в экспериментальном журнале « Сын отечества », а так же в разделе элегий, таких как « Опытов ». Стихотворение довольно специфично, но по своему, красиво и гениально. Поэтому заслуживает нашего внимания.
Прочитав стихотворение несколько раз, можно заметить, что в основе сюжета лежат переживания лирического героя. Из строк мы можем увидеть, как лирический герой спешит к музе с дарами, преисполненный особым, эмоциональным состоянием. В первой части стихотворения, он обращается к ней, как вдохновителю и источнику его любви к искусству. Которого автор рисует в образе куста сирени млечной, сопоставимого с млечным созвездием ночного неба. Такое сравнение придает особую романтику и волнительное чувство желанной, предстоящей любви.
В качестве даров, герой преподносит янтарный пчелиный мед и первые цветы полей. Взамен, он не просит денег, славы или таланта. А всего лишь, вернуть ему любовь, веселье молодости, и пылкость чувств. Произведение сложное, для восприятия человека, без наличия определенного уровня литературного познания. Оно отличается сложной, смысловой композицией, на фоне всех сравнений, и эмоциональной составляющей произведения. Стих мелодичный, прослеживается живая, ритмичность и динамика. Но внутренняя составляющая для меня остается неразгаданной.
Мы четко видим некого героя, который спешит преподнести природные дары, некой музе, скорее всего речь идет о творческом вдохновении. Возможно, о некой внутренней составляющей героя: душевного счастья, покоя и безмятежности. Это точно не мирские вещи, а что-то возвышенное, и духовное. Трудно это не почувствовать, читая стихотворение. Во второй части произведения, в самом конце, автор возвращает нас снова к той же самой картине, откуда все начиналось. Но уже другое настроение, сопровождает нас при прочтении этих строк, некое чувство облегчения и покоя.
Подводя итоги, мне хочется сказать, что произведение очень тонкое и возвышенное. Поэт, бес сомнения вложил в него часть своей души и таланта. Хотя весь глубокий смысл этого великолепного стихотворения, так и остается для меня загадкой. Но я рад, что познакомился с этим творением и в дальнейшем, смогу понять всю заложенную в него красоту.
Вариант №2
В жизни поэта иногда реальные события оказываются источником творческого вдохновения, а самые прозаические хозяйственные заботы вызывают к жизни высокую лирику. По письмам Константина Николаевича Батюшкова известно, что примерно в то же время, когда было создано стихотворение «Беседка муз», поэт действительно занимался устройством и украшением беседки в своём загородном имении.
Но в поэтическом произведении перед нами не просто описание уголка для уединения и отдыха на лоне природы, а символический образ того, что приносит певец на алтарь творчества.
Лучшие дары земли возлагает лирический герой к ногам покровительниц вдохновения. В первых строках стихотворения читатель обратит внимание на повтор глагола «спешу». Дар поэта нетерпелив, возможно, из-за желания скорее заслужить благосклонность муз.
Последующие две строфы начинаются с отрицания: лирический герой – поэт не просит ни о богатстве, ни о славе. По его убеждению, покровительницы творчества не дружны с богиней удачи, а талант чаще можно встретить в бедном домишке, чем в роскошном дворце. Свой дар стихотворец называет убогим, ничтожным и незначительным. Сравнение с трудолюбивой пчелкой, противопоставленной орлам, говорит о долгой, упорной и кропотливой работе поэта над словом и в то же время о скромности творца.
Его надежды и мольбы связаны с тем, чтобы с годами не потерять любовь к искусству и не утратить свежесть чувств. Он хочет, чтобы заботы жизни не отнимали время и силы, которые поэт должен отдавать служению музам, чтобы ему было даровано творческое долголетие. А собственный особый поэтический мир всегда подарит творцу покой и гармонию.
Возможно, беседка муз – это образ ухода от реальности в мир поэтических грез, где ничто не мешает вдохновению, куда не проникают житейские бури и повседневные заботы.
В конце произведения, насыщенного отвлеченными, абстрактными понятиями, поэт вновь говорит о том, с чего начал свои размышления, словно возвращается в реальный мир, в сад с душистым цветением черемух и акаций. И читателю кажется, что настоящая жизнь не менее прекрасна, чем мир мечтаний поэта.
Так талант Батюшкова делает размышления о судьбе поэта, его месте в мире такими же легкими, воздушными, эмоциональными, как прогулка по цветущему саду. Удивительно добрые строки словно дышат светом, благожелательностью, благодарностью за лирический дар, теплом.
Картинка к стихотворению Беседка муз
Популярные темы анализов
Утро на берегу озера было опубликовано в «Отечественных записках «в 1854 году. Было написано оно в момент некоторой ненависти Никитина на жизнь. Об этом он поведал своему приятелю Второву, а также сообщил, что возможно его все же
К. Д. Бальмонт является одним из самых известных русских символистов, творчество которого вдохновляло множество других поэтов серебряного века. За свою жизнь К. Д. Бальмонт опубликовал несколько десятков поэтических сборников
В 1820 году Пушкин гостит в Каменке в имении братьев Давыдовых. Здесь же он знакомится с дочкой генерала Раевского, между ними, скорее всего, возникают недолгие чувства, которые откладывают свой отпечаток на душе поэта. Стихотворение можно
Стихотворение «Вчерашний день» написано в 1848г., как утверждал сам поэт, однако истинную известность оно получило после публикации в 1892г. Жестокость окружала Некрасова с самого рождения. Сначала она выражалась в излишней строгости отца,
В стихотворении Ивана Алексеевича Бунина «Летняя ночь» изображение любящего ребенка и матери на фоне ночного пейзажа вызывает необычные чувства нежности, уверенности и покоя.
Источник статьи: http://analiz-stihov.ru/batyushkov/besedka-muz
«Я убрал в саду беседку по моему вкусу…». Горациевское убранство «Беседки Муз» Батюшкова
Горациевское убранство «Беседки Муз» Батюшкова
Едва ли влияние какого-либо римского поэта на русский XVIII век было столь масштабным и интимным, как влияние Горация. «Веселый философ», находящий себе с греческой стороны достойную пару в лице Анакреона, Гораций не переставал быть философом даже будучи сатириком, и если, скажем, Данте ценит его прежде всего за этот жанр («Orazio satiro»: «Ад», IV, 89), то в 1770-е годы М. Муравьев и в сатирическом его даре ценит подаренное философской выучкой умение снисходить к ограниченности человеческой природы:
Что в том, что Ювенал кричал, как проповедник?
Гораций нравится: он милый собеседник.
Умеет слабостьми играться, не озлясь,
И в сердце друга влить все правды, веселясь.
(«Порока иногда успехом раздражаюсь…»)
Но попытка задаться вопросом, в чем состоит Горациева философия, быстро приводит к заключению, что что-то здесь не так. В самом деле, пусть поэтически выраженная мысль не обязана соответствовать требованиям систематичности и всеохватности, пусть даже мы станем говорить не о философии, но о философствовании как специфической жизненной (и
бытовой) позиции, – но ведь и со всеми этими оговорками формулы вроде «пользуйся днем», «довольствуйся малым», «во всем держись середины», «душевный покой лучше власти и богатства» – слишком очевидные тривиальности, чтобы на их совокупности основывать бессмертную славу. Мы должны будем высказать очевидную мысль, что там, где ценится мысль Горация, ценится не афоризм, а его поэтическая развертка, те реверберации, которые он вызывает в структуре стихотворения. Проблема отношения к горациевской философии – это проблема отношения к стихотворной композиции. В любой национальной литературе, где Горация переводят и ему подражают, эта проблема еще модифицируется. Русских переводов Горация в XVIII – начале XIX века очень много. Вот, например, Carm. II, 10, «К Лицинию Мурене», – можно сказать, одна из программных для горацианства, со знаменитым образом aurea mediocritas, «златой средственности». Согласно указателю Е. Свиясова, эта ода на конец 1810-х годов имеет двенадцать опубликованных русских переводов, среди авторов которых – Н. Поповский, А. Востоков, В. Капнист. Вот Carm. II, 16, «К Помпею Гросфу», блестящий гимн желанному всем людям покою: «Тем довольный, что пристоит, о большем / печься презрит дух и улыбкой малой / бедства умирит, зная: нет прямого / счастия в свете». В тот же период времени эта ода получает девять переводов, среди которых работы Поповского, И. Дмитриева, И. Муравьева-Апостола, Капниста (чей перевод, впрочем, ждал публикации до 1941 года) 1 . Проблема отношения к латинскому тексту становится – благодаря усердию переводчиков – проблемой избирательного сродства внутри русской поэтической традиции. Горациевский афоризм, воплотившийся в структуре латинского текста, получает множество вариаций в пределах одного языка-реципиента, и поэт начала XIX века, посвящающий свои силы творчеству в духе Горация, имеет свободу выбирать себе образец среди многих русских версий одной римской оды.
В мае 1817 К. Батюшков при письме Н. Гнедичу, издававшему «Опыты в стихах и прозе», посылает элегию «Беседка Муз», которая пополнила – и завершила – в «Опытах» раздел «Смесь», став вслед за знаменитой элегией «Умирающий Тасс».
Этот шедевр Батюшкова еще не заслужил должного внимания. В отечественной филологии отмечалась связь «Беседки Муз» с горациевской одой IV, 2, а также то, что «желания стихотворца» в финальной части батюшковской элегии находятся в родстве с финалом горациевской оды I, 31 2 . Но то, что «Беседка Муз» – одно из ярчайших выражений русского горацианства XIX века, причем горацианства, запечатлевшегося не только в некоем умонастроении, уловимом более или менее, но в архитектонике стихотворения, – этого факта нет среди общепризнанных.
Меж тем основное тематическое движение «Беседки Муз» находится в теснейшей зависимости от горациевской оды I, 31, которую Батюшков воспринимал через переложение Капниста («Желания стихотворца»).
В записях «Чужое: мое сокровище!», сделанных летом 1817 года (в мае написана «Беседка Муз»), есть замечание: «Надобно, чтобы в душе моей никогда не погасала прекрасная страсть к прекрасному, которое столь привлекательно в искусствах и в словесности; но не должно пресытиться им. Всему есть мера. Творения Расина, Тасса, Вергилия, Ариоста вечно пленительны для новой души – счастлив, кто умеет плакать, кто может проливать слезы удивления за тридцать лет. Гораций просил, чтобы Зевес прекратил его жизнь, когда он учинится бесчувствен ко звукам лир. Я очень понимаю его молитву» 3 . Эта мысль тридцатилетнего Батюшкова, ближайшим образом затрагивающая тему «Беседки Муз», отсылает к финалу «Желаний стихотворца»:
И больше не прошу от неба,
Как чтобы в бедности моей
Хранило мне здоровье цело,
Ум свежий и душевный мир,
И век пресекло б престарелый,
Бесчувственный ко звуку лир, –
причем и «Зевес» вместо горациевского Аполлона лучше объясняется обратной антикизацией капнистовского «неба», нежели забывчивостью Батюшкова в отношении латинского оригинала.
Для устойчивости, с какою Батюшков понимал тему способности души к живым чувствам, в том числе восприятиям эстетическим, знаменательна сделанная им еще в 1814 году характеристика Горация как поэта элегического, образцового выразителя той темы увядшей молодости, которая через десятилетие вызовет уничтожающую критику Кюхельбекера 4 .
«…часто, подобно Тибуллу и Горацию, – пишет Батюшков о Муравьеве, – сожалеет он об утрате юности, об утрате пламенных восторгов любви и беспредельных желаний юного сердца, исполненного любви и силы», – и цитирует стихотворение Муравьева «Муза», пуант которого составляет оригинальный парафраз из горациевского «Памятника»:
Ты утро дней моих прилежно посещала:
Почто ж печальная распространилась мгла,
И ясный полдень мой покрыла черной тенью?
Иль лавров по следам твоим не соберу,
И в песнях не прейду к другому поколенью,
Или я весь умру?
Обращение к опыту Горация мотивировала и пиитическая диэтика Батюшкова. «Первое правило сей науки должно быть: живи как пишешь и пиши как живешь. Talis hominibus fait oratio, qualis vita. Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы», – пишет он в статье «Нечто о поэте и поэзии» (1815) и добавляет к этому: «Гораций, Катулл и Овидий так жили, как писали» 5 . Поэт, «живший, как писал», Гораций делается ближайшим образцом для молитвы к Музам, в пожеланиях которой едва ли возможно разделить человека и поэта.
Что же дал «Беседке Муз» Капнист как переводчик Горация?
«ЖЕЛАНИЯ СТИХОТВОРЦА»: ГОРАЦИЙ И КАПНИСТ
Сочинение горациевской Carm. I, 31 связано со следующими обстоятельствами. Аполлон имел храм на акарнанском мысе Акций, и Октавиан Август в воспоминание о победе, им одержанной в этих местах против флота Антония и Клеопатры (2 сентября 31 года до н.э.), воздвиг Аполлону новый храм на Палатине 6 . Здание было освящено в 28 году; по этому случаю Гораций (родившийся 8 декабря 65 года, он к этому моменту стоял на пороге 37-летия) обращается с личным прошением к покровителю поэтов:
Quid dedicatum poscit Apollinem
vates? quid orat de patera novum
fundens liquorem? non opimae
Sardiniae segetes feraces,
non aestuosae grata Calabriae
armenta, non aurum aut ebur Indicum,
non rura, quae Liris quieta
mordet aqua taciturnus amnis.
Premant Calena fake quibus dedit
fortuna vitem, dives ut aureis
mercator exsiccet culillis
vina Syra reparata merce,
dis carus ipsis, quippe ter et quater
anno revisens aequor Atlanticum
inpune: me pascunt olivae,
me cichorea levesque malvae.
Frui paratis et valido mihi,
Latoe, dones, et, precor, integra
cum mente, nee turpem senectam
degere nee cithara carentem.
«Чего просит у Аполлона, в день, когда ему посвящается храм, поэт? о чем молит он, из чаши изливая молодое вино 7 ? – Не тучной Сардинии богатых хлебов, не жгучей Калабрии благодатных стад, не золота иль слоновой кости из Индии, не полей, кои Лирис тихою водою омывает, молчаливая река.
Пускай калийским серпом пожинают лозу те, кому дала ее Фортуна 8 , и из златых кубков богатый купец пусть осушает вино, сирийским товаром оплаченное, – любезный самим богам, ибо трижды и четырежды в год посещает он Атлантическую пучину безнаказанно: меня же насыщают оливы, меня – цикорий и легкие мальвы.
Способному наслаждаться и здравому, даруй мне, Латоин сын, молю, чтобы, храня неповрежденный ум, не провождать мне старость ни позорную, ни чуждую кифары».
Мы бы с некоторым огрублением выделили в этом тексте четыре композиционные части: первая – ст. 1 – 3a, вторая – ст. 3b – 8, третья – ст. 9 – 15a, четвертая – 15b – 20. Композиционные и строфические границы не совпадают: I и II части сталкиваются внутри первой строфы, III и IV – внутри четвертой; композиционная граница поддержана строфической только между II и III частями. Создается зеркально-симметрическая диспозиция: в обе стороны от оси симметрии (проходящей, как положено, в интерколумнии) расположено по две части, которые соотнесены по смыслу как АВВА (1. Чего просит поэт? – 2. Нет, не того-то и того-то: 3. Пусть этим наслаждаются те-то и те-то; 4. Мне же, поэту, нужно только…). Гимн обрамлен частями, посвященными просьбе. «Контрастная часть занимает в центре стихотворения в полтора раза больше места, чем риторический вопрос в начале и положительная программа в конце» 9 .
В 1806 году вышел сборник «Лирические сочинения Василия Капниста». Его раздел «Оды горацианские и анакреонтические» содержал, кроме прочего, два интересующие нас текста – «Желания стихотворца» (Carm. I, 31) и оду «Ломоносов» (Carm. IV, 2) 10 .
Остановимся на «Желаниях стихотворца».
Пяти алкеевым строфам Горация соответствуют три восьмистишные строфы четырехстопного ямба у Капниста. Не откликнувшийся на композиционную роль enjambments у Горация, Капнист свел I и II части в первой строфе, разделив ее между ними пополам, и отдал на III и IV части по восьмистишию. Вместо одной межстрофической и двух внутристрофических композиционных границ у Капниста, напротив, две межстрофические, заглушающие одну внутристрофическую (после 4-го стиха).
Первой части горациевской оды соответствуют четыре строки у Капниста:
Чего пиит от неба просит,
Когда в путь новый год течет
Или когда во храм приносит
Он в день рожденья свой обет?
Горациевская анафора quid – quid (что – что) заменена на когда – или когда. При этом чего (просит), соответствующее горациевскому quid (poscit), вынесено за рамки анафоры, объединяя обе дизъюнктивно соотнесенные фразы; это в общем соответствует Горацию, у которого quid содержательно одно и то же и ситуация прошения, приуроченная к ритуалу, одна. В рамки капнистовской анафоры вмещены два момента, соотносящие человека с природой (начало нового космического и нового человеческого года), а поставленный вне анафоры предмет просьбы подчеркивает неизменность просьбы для всего года (а в связи с его цикличностью – и для всей жизни).
Во второй части (ст. 5 – 8) четырехкратному non Горация («non segetes feraces… non grata armenta… non aurum aut ebur Indicum… non rura…») соответствует четырехкратное «не» у Капниста:
Не жатва льстит его богата,
Не мягка волна тучных стад,
Не кучи серебра и злата,
Не пышность мраморных палат.
В том же порядке, за вычетом географической и предметной экзотики, остаются у Капниста первые три элемента – но rura (села) заменены «пышностью мраморных палат». Возникновение «сел» в русском переложении привело бы к внутреннему противоречию в системе ценностей, поскольку сельская жизнь, связываясь с идеалом одухотворенного досуга и удаления от суеты, становилась непременной чертой удела именно поэтического, следовательно невозможной в ряду вещей, поэту чуждых, – и Капнист заменяет «села» столь же обычной их противоположностью, эмблемой суетного городского богатства и власти, «мраморными палатами».
Третья часть горациевской оды передана Капнистом так (ст. 9 – 16):
Пусть пьет нектар кокосов сочных
Тот, кто нашел златое дно,
Пускай из кристален восточных
Вкушает капское вино.
Наперсник счастья он любимый:
Проснувшись, руку лишь прострет –
Земля, моря неукротимы
И мир весь дань ему несет.
Характерным образом весь пассаж у Горация начинается с концессивной формы (premant), отмежевываясь от предыдущих строф с исключительно индикативными формами. Premant, exsiccet находят у Капниста эквивалент в «пусть», «пускай» (ст. 9, 11), тоже имеющих уступительное значение и задающих тон всей III части: есть разные уделы («Своим всяк жребьем наделен», пользуясь выражением Державина), и Гораций оставляет другим наслаждаться тем избытком благ, к которому сам относится хладнокровно. Эта интонация наследуется Капнистом.
Первые три части горациевской оды скреплены символическими образами жидкостей (liquores, v. 3) в связи с отношениями богов и человека:
– чаша (patera), из которой совершается жертвенное возлияние (I);
– река, омывающая дар богов, деревни (II);
– золотые чаши (culilli), из которых пьет любимец богов, и Атлантическая зыбь, где, покровительствуемый ими, он путешествует безнаказанно (III).
Образ чаши с вином, символизирующий в I части человеческое благочестие, инвертируется в III части, означая божескую благосклонность; водная масса, благодаря богам обладаемая человеком (II), далее обращается водной массой, благодаря богам обладающею человеком без гибельных последствий (III).
Капнист устраняет «чашу» в I части, поскольку она часть языческого ритуала, реку во II части, поскольку она включена в чуждый ему образ «сел»; сохраняет в чистом виде только образ «чаши» в III части («кристали восточные»), гиперболизуя идею благоволения богов: не человек выходит в океан, но сами «моря неукротимы» несут в его спальню свои дары 11 . Эта образная система, скреплявшая у Горация финалы трех частей, осталась, таким образом, полуразрушенной у Капниста и потерянной для Батюшкова.Dis carus ipsis (любезный самим богам) у Капниста «наперсник счастья любимый». Капнист устраняет богов последовательно: Аполлона дважды заменяет «небом» (строфы I и III) и роль «богов» передает «счастью»: от этого у него возникает распределение патронажа (судьба поэта управляется «небом», а прочие уделы – «счастьем»), отнюдь не входившее в мысль Горация, у которого боги и Фортуна равно благоприятствуют счастливцу, и перешедшее к Батюшкову, у которого поэт, чуждый даров Фортуны и Славы, пребывает под покровительством Муз и Граций.
- Свиясов Е. В. Античная поэзия в русских переводах XVIII-XX вв.: Библиографический указатель. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. И это еще не полная статистика: к переводам Carm. II, 10 надо добавить как минимум «На умеренность» Г. Державина (1792) и «Оду П. П. Бекетову» Дмитриева (1795), а к переводам Carm. II, 16 – вариации Муравьева («К Хемницеру», 1776) и, конечно, державинское стихотворение «Капнисту» («Спокойства просит от Небес…», 1797).
[↩]
Заимствование «пчелы» из оды Капниста «Ломоносов» отмечено в: Фридман Н. В. Поэзия Батюшкова. М.: Наука, 1971. С. 79. О связи ст. 17 – 28 «Беседки Муз» со ст. 17 – 20 горациевской оды I, 31 см.: Кнабе Т. С. Русская античность. Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. М.: РГГУ, 1999. С. 139. Сравнение в «Моих Пенатах» Державина с Суной, ближайшим образом мотивированное державинским «Водопадом», едва ли необходимо объяснять влиянием трагедии Озерова «Эдип в Афинах»(Фридман Н. В. Указ. соч. С. 100) при наличии общего античного источника – изображения пиндарического восторга в горациевской оде IV, 2: «Monte decurrens velut amnis», etc. «Наш Пиндар, наш Гораций» в сравнениях такого типа естественно занимал место Пиндара.
О Горации в творчестве Батюшкова: Busch W. Horaz in Rußland. München: Eidos Verlag, 1964. Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». СПб.: Наука, 1994. О «Беседке Муз» здесь не упоминается.
[↩]
Батюшков К. Н. Сочинения в 2 тт. Т. 2. М.: Художественная литература, 1989. С. 31.
[↩]
[↩]
[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Источник статьи: http://voplit.ru/article/ya-ubral-v-sadu-besedku-po-moemu-vkusu-goratsievskoe-ubranstvo-besedki-muz-batyushkova/
