- Анализ стихотворений Батюшкова
- Константин Батюшков — Под тению черемухи млечной ( Беседка муз )
- Составьте анализ стихотворения к. н.батюшкова «беседка муз» по плану: 1. творческая (когда и где написано, чему посвещано и т. д.) 2. тема и идея 3. композиция и внутренний сюжет (если есть) 4. значение названия (если есть) 5. лирический герой и система образов 6. с каких художественных средств поэт раскрывает идею 7. основные особенности поэтического языка на уровне фонетики, лексики, морфологии, синтаксиса 8. жанровые особенности 9. эмоциональная окраска 10. особенности ритмики, размера, рифмы 11. каковы ваши впечатления от произведения 12. место произведения в творчестве автора и поэзии вообще.
- Ответы
- «Я убрал в саду беседку по моему вкусу…». Горациевское убранство «Беседки Муз» Батюшкова
Анализ стихотворений Батюшкова
Главными характеристиками жизни и творчества выдающегося русского поэта Константина Николаевича Батюшкова стали такие понятия как трагизм, жажда знаний и упорство.
Место рождения К. Батюшкова – город Вологда. Родовое имение Даниловское стало его пристанищем с самого рождения (с 1787 года). Выходец из рода дворян был одним из сыновей многодетной семьи. Смерть матери юным Константином воспринималась как огромная потеря. С тех пор он остался на воспитании у отца, которому не мог доверять свои сокровенные мысли из-за его тяжелого характера.
Во время обучения в пансионатах, он поселился в доме родного дяди, которым являлся М. Н. Муравьев, оказавший немалую помощь. Позже Константин покинул стены очередного учебного заведения и решил самостоятельно погрузиться в науку. Его внимание привлекала французская и русская литература, он с удовольствием изучил латынь. В эти годы появились первые сочинения. Знакомство с Н. И. Гнедичем, И. П. Пнином помогло приступить к созданию собственных произведений.
В 1807 году последовало участие в военных действиях в Пруссии. После ранения Батюшкова отправили в Ригу. По приезду в Даниловское у него уже было написано несколько стихов, в том числе «Выздоровление», посвященное возлюбленной Эмилии.
В 1808 году его ждала война со Швецией. После военных действий, поселившись в имении сестер, он почувствовал ухудшение из-за проявлявшихся признаков тяжелого недуга, доставшегося от матери. Пребывание в Москве с 1809 года позволило ему тесным образом сблизиться с Карамзиным, Вяземским, В. А. Жуковским. После отставки в 1810 году он поселился в Москве. Однако и здесь ощущение скорого потери рассудка не давало ему покоя.
В 1812 году сердце Батюшкова занимает А. Ф. Фурман, в которую он влюбляется. В 1813 году, находясь на должности адъютанта в Рыльском пехотном полку, поэт под Лейпцигом теряет одного из лучших близких – И. А. Петина, которому посвящено известное стихотворение «Тень друга». За участие в этом бою Батюшкова ждала награда – Орден Святой Анны. Возвращение в Петербург последовало лишь в1814 году.
В 1815 году болезнь поэта прогрессирует. На состояние имеет влияние и безответная любовь Фурман. Выходом для его тяжелых дум от недуга становится литература. При поддержке Жуковского он приступил к сочинениям. 1816 год – стал наиболее плодотворным. Он принес успех писателю, который создал 12 стихов и несколько произведений в прозе.
В период с 1821 по 1822 годы издан стих «Завещание Мильхиседека». За переездом в Крым последовало ухудшение психического состояния писателя. В 1824 году его поместили в клинику в Саксонии. Через пять лет поэт переехал в Москву с улучшениями. С 1833 года до смерти он поселился в Вологде.
Источник статьи: http://analiz-stihov.ru/batyushkov
Константин Батюшков — Под тению черемухи млечной ( Беседка муз )
Под тению черемухи млечной
И золотом блистающих акаций
Спешу восстановить олтарь и Муз и Граций,
№ 4 Сопутниц жизни молодой.
Спешу принесть цветы, и ульев сот янтарный,
И нежны первенцы полей:
Да будет сладок им сей дар любви моей
№ 8 И гимн поэта благодарный!
Не злата молит он у жертвенника Муз:
Они с фортуною не дружны.
Их крепче с бедностью заботливой союз,
№ 12 И боле в шалаше, чем в тереме, досужны.
Не молит Славы он сияющих даров:
Увы! талант его ничтожен.
Ему отважный путь за стаею орлов,
№ 16 Как пчелке, невозможен.
Он молит Муз: душе, усталой от сует,
Отдать любовь утраченну к искусствам,
Веселость ясную первоначальных лет
№ 20 И свежесть — вянущим бесперестанно чувствам.
Пускай забот свинцовый груз
В реке забвения потонет,
И время жадное в сей тайной сени Муз
№ 24 Любимца их не тронет:
Пускай и в сединах, но с бодрою душой,
Беспечен, как дитя всегда беспечных Граций,
Он некогда придет вздохнуть в сени густой
№ 28 Своих черемух и акаций.
Pod teniyu cheremukhi mlechnoy
I zolotom blistayushchikh akatsy
Speshu vosstanovit oltar i Muz i Gratsy,
Soputnits zhizni molodoy.
Speshu prinest tsvety, i ulyev sot yantarny,
I nezhny perventsy poley:
Da budet sladok im sey dar lyubvi moyey
I gimn poeta blagodarny!
Ne zlata molit on u zhertvennika Muz:
Oni s fortunoyu ne druzhny.
Ikh krepche s bednostyu zabotlivoy soyuz,
I bole v shalashe, chem v tereme, dosuzhny.
Ne molit Slavy on siayushchikh darov:
Uvy! talant yego nichtozhen.
Yemu otvazhny put za stayeyu orlov,
Kak pchelke, nevozmozhen.
On molit Muz: dushe, ustaloy ot suyet,
Otdat lyubov utrachennu k iskusstvam,
Veselost yasnuyu pervonachalnykh let
I svezhest — vyanushchim besperestanno chuvstvam.
Puskay zabot svintsovy gruz
V reke zabvenia potonet,
I vremya zhadnoye v sey taynoy seni Muz
Lyubimtsa ikh ne tronet:
Puskay i v sedinakh, no s bodroyu dushoy,
Bespechen, kak ditya vsegda bespechnykh Gratsy,
On nekogda pridet vzdokhnut v seni gustoy
Svoikh cheremukh i akatsy.
Gjl ntyb/ xthtve[b vktxyjq
B pjkjnjv ,kbcnf/ob[ frfwbq
Cgtie djccnfyjdbnm jknfhm b Vep b Uhfwbq,
Cjgenybw ;bpyb vjkjljq/
Cgtie ghbytcnm wdtns, b ekmtd cjn zynfhysq,
B yt;ys gthdtyws gjktq:
Lf ,eltn ckfljr bv ctq lfh k/,db vjtq
B ubvy gj’nf ,kfujlfhysq!
Yt pkfnf vjkbn jy e ;thndtyybrf Vep:
Jyb c ajhneyj/ yt lhe;ys/
B[ rhtgxt c ,tlyjcnm/ pf,jnkbdjq cj/p,
B ,jkt d ifkfit, xtv d nthtvt, ljce;ys/
Yt vjkbn Ckfds jy cbz/ob[ lfhjd:
Eds! nfkfyn tuj ybxnj;ty/
Tve jndf;ysq genm pf cnft/ jhkjd,
Rfr gxtkrt, ytdjpvj;ty/
Jy vjkbn Vep: leit, ecnfkjq jn cetn,
Jnlfnm k/,jdm enhfxtyye r bcreccndfv,
Dtctkjcnm zcye/ gthdjyfxfkmys[ ktn
B cdt;tcnm — dzyeobv ,tcgthtcnfyyj xedcndfv/
Gecrfq pf,jn cdbywjdsq uhep
D htrt pf,dtybz gjnjytn,
B dhtvz ;flyjt d ctq nfqyjq ctyb Vep
K/,bvwf b[ yt nhjytn:
Gecrfq b d ctlbyf[, yj c ,jlhj/ leijq,
,tcgtxty, rfr lbnz dctulf ,tcgtxys[ Uhfwbq,
Jy ytrjulf ghbltn dplj[yenm d ctyb uecnjq
Cdjb[ xthtve[ b frfwbq/
Источник статьи: http://yebanko.ru/analiz/batyushkov/cheryomukhi
Составьте анализ стихотворения к. н.батюшкова «беседка муз»
по плану:
1. творческая (когда и где написано, чему посвещано и т. д.)
2. тема и идея
3. композиция и внутренний сюжет (если есть)
4. значение названия (если есть)
5. лирический герой и система образов
6. с каких художественных средств поэт раскрывает идею
7. основные особенности поэтического языка на уровне фонетики, лексики, морфологии, синтаксиса
8. жанровые особенности
9. эмоциональная окраска
10. особенности ритмики, размера, рифмы
11. каковы ваши впечатления от произведения
12. место произведения в творчестве автора и поэзии вообще.
Ответы
Например в стихотворении «Три Пальмы». Поэт отождествляет себя с этими пальмами. Его так же как и их не ценят , и не оправдываются надежды. В песчаных степях аравийской земли Три гордые пальмы высоко росли. Эти деревья стоят посреди пустыни, под их зелеными ветвями находится оазис, причем ветви являются защитой для райского уголка. Пальмы принимают на себя удар солнца. И стали три пальмы на Бога роптать: «На то ль мы родились, чтоб здесь увядать? Без пользы в пустыне росли и цвели мы, Колеблемы вихрем и зноем палимы, Ничей благосклонный не радуя взор? .. Не прав твой. О небо, святой приговор!» Три пальмы обращаются к Богу: они недовольны тем, что без надобности растут в пустыне, ведь они родились не для того, чтобы завянуть там. Молитвы пальм были услышаны. Вот к пальмам подходит, шумя, караван; В тени их веселый раскинулся стан. Но после наступления ночи люди безжалостно разрубили пальмы и сожгли, чтобы согреться. И здесь автор ярко выражает проблему отношения человека к природе. Люди часто уничтожают природу, не понимая, какие дары она преподносит нам каждый день. Лермонтов также упоминает о том, что природа ответить на жестокость человека, лишив его того, что он не оценил. Только после лишения человек понять, как важен был дар природы.
только придумай как сформулировать по твоему плану
История создания – произведение было написано в 1813 г. после того, как поэт расстался с Анной Фурман. Оно вошло в поэтический цикл, посвященный этой женщине.
Тема стихотворения – искренняя любовь к женщине, светлый образ милого сердцу человека.
Композиция – Анализируемое стихотворение условно делится на смысловые части: обращение героя к своему сердцу и портрет его возлюбленной. Большинство строк произведения раскрывает портрет возлюбленной лирического героя. На строфы оно не делится.
Жанр – любовная лирика.
Стихотворный размер – четырехстопный ямб, рифмовка перекрестная АВАВ.
Метафоры – «память сердца», «часто сладостью твоей меня в стране пленяешь дальной», «я помню голос милых слов», «приникнет к изголовью и усладит печальный сон».
Эпитеты – «память печальная», «страна дальняя», «очи голубые», «локоны златые», «вьющиеся власы», «образ милый, незабвенный», «печальный сон»
Снег миукает дождь льет гром звучит
Стихотворение “Деревня” поэт посвящает проблеме крепостного права, волновавшей многих мыслящих людей того времени. Стихотворение имеет двухчастную композицию: первая часть (до слов “. но мысль ужасная. ”) представляет собой идиллию, в то время как вторая — политическую декларацию, воззвание к сильным мира сего.
Деревня для лирического героя — это, с одной стороны, “пустынный уголок”, некий идеальный мир, где царят тишина и гармония. В этом краю, “приюта спокойствия, трудов и вдохновенья”, герой обретает духовную свободу, предается “творческим думам”. Образы этой части стихотворения: “темный сад с его прохладой и цветами”, “светлые ручьи”, “нивы полосаты”, “в дали рассыпанные хаты”, “мельницы крылаты”, — несомненно, романтизированы, что создает идиллическую картину покоя и умиротворения. Но совсем другая сторона жизни в деревне открывается нам во второй части, где поэт безжалостно обличает безобразие социальных отношений, произвол помещиков и бесправное положение народа. “Барство дикое” и “рабство тощее”, основные образы этой части, воплощают “невежества убийственный позор”, всю неправильность и бесчеловечность крепостного права. Лирический герой отождествляемый с самим поэтом, называющий себя “другом человечества”, не приемлет этой несправедливости и беззакония, желает “тревожить сердца. ” людей, обнажая бесчинства помещиков и безысходность жизни крестьян, мечтает увидеть “народ неугнетенный” и “отечество свободы просвещенной”. Мир же, окружающий героя, полный жестокости и насилия, мир, где одни “тягостный ярем до гроба влекут”, а другие, “не видя слез, не внемля стона”, “присвоили себе и труд, и собственность, и время земледельца”, выглядит особенно безобразно на фоне прекрасной, гармоничной природы, царства “счастья и забвенья”. Таким образом создается контраст между двумя частями стихотворения, позволяющий с особой силой выявить идею ущербности, невозможности существования крепостного права.
Поэтом используется и множество изобразительно-выразительных средств языка. В первой части они создают романтическую и умиротворенную атмосферу: “льется дней моих поток”, “мельницы крылатые”, “озер лазурные равнины”, “мирный шум дубрав”, “тишина полей”. А во второй части изобразительные средства используются поэтом, чтобы с наибольшей яркостью обличить безобразие социального строя: “. насильственной лозой”, “чуждый плуг”, “измученные рабы”, “неумолимый владелец”. Кроме того, последние семь строк стихотворения наполнены риторическими вопросами и восклицаниями, ибо имеют характер воззвания к окружающим, выражают возмущение лирического героя и его нежелание мириться с несправедливым устройством общества.
Источник статьи: http://0tvet.com/literatura/question33012349
«Я убрал в саду беседку по моему вкусу…». Горациевское убранство «Беседки Муз» Батюшкова
Горациевское убранство «Беседки Муз» Батюшкова
Едва ли влияние какого-либо римского поэта на русский XVIII век было столь масштабным и интимным, как влияние Горация. «Веселый философ», находящий себе с греческой стороны достойную пару в лице Анакреона, Гораций не переставал быть философом даже будучи сатириком, и если, скажем, Данте ценит его прежде всего за этот жанр («Orazio satiro»: «Ад», IV, 89), то в 1770-е годы М. Муравьев и в сатирическом его даре ценит подаренное философской выучкой умение снисходить к ограниченности человеческой природы:
Что в том, что Ювенал кричал, как проповедник?
Гораций нравится: он милый собеседник.
Умеет слабостьми играться, не озлясь,
И в сердце друга влить все правды, веселясь.
(«Порока иногда успехом раздражаюсь…»)
Но попытка задаться вопросом, в чем состоит Горациева философия, быстро приводит к заключению, что что-то здесь не так. В самом деле, пусть поэтически выраженная мысль не обязана соответствовать требованиям систематичности и всеохватности, пусть даже мы станем говорить не о философии, но о философствовании как специфической жизненной (и
бытовой) позиции, – но ведь и со всеми этими оговорками формулы вроде «пользуйся днем», «довольствуйся малым», «во всем держись середины», «душевный покой лучше власти и богатства» – слишком очевидные тривиальности, чтобы на их совокупности основывать бессмертную славу. Мы должны будем высказать очевидную мысль, что там, где ценится мысль Горация, ценится не афоризм, а его поэтическая развертка, те реверберации, которые он вызывает в структуре стихотворения. Проблема отношения к горациевской философии – это проблема отношения к стихотворной композиции. В любой национальной литературе, где Горация переводят и ему подражают, эта проблема еще модифицируется. Русских переводов Горация в XVIII – начале XIX века очень много. Вот, например, Carm. II, 10, «К Лицинию Мурене», – можно сказать, одна из программных для горацианства, со знаменитым образом aurea mediocritas, «златой средственности». Согласно указателю Е. Свиясова, эта ода на конец 1810-х годов имеет двенадцать опубликованных русских переводов, среди авторов которых – Н. Поповский, А. Востоков, В. Капнист. Вот Carm. II, 16, «К Помпею Гросфу», блестящий гимн желанному всем людям покою: «Тем довольный, что пристоит, о большем / печься презрит дух и улыбкой малой / бедства умирит, зная: нет прямого / счастия в свете». В тот же период времени эта ода получает девять переводов, среди которых работы Поповского, И. Дмитриева, И. Муравьева-Апостола, Капниста (чей перевод, впрочем, ждал публикации до 1941 года) 1 . Проблема отношения к латинскому тексту становится – благодаря усердию переводчиков – проблемой избирательного сродства внутри русской поэтической традиции. Горациевский афоризм, воплотившийся в структуре латинского текста, получает множество вариаций в пределах одного языка-реципиента, и поэт начала XIX века, посвящающий свои силы творчеству в духе Горация, имеет свободу выбирать себе образец среди многих русских версий одной римской оды.
В мае 1817 К. Батюшков при письме Н. Гнедичу, издававшему «Опыты в стихах и прозе», посылает элегию «Беседка Муз», которая пополнила – и завершила – в «Опытах» раздел «Смесь», став вслед за знаменитой элегией «Умирающий Тасс».
Этот шедевр Батюшкова еще не заслужил должного внимания. В отечественной филологии отмечалась связь «Беседки Муз» с горациевской одой IV, 2, а также то, что «желания стихотворца» в финальной части батюшковской элегии находятся в родстве с финалом горациевской оды I, 31 2 . Но то, что «Беседка Муз» – одно из ярчайших выражений русского горацианства XIX века, причем горацианства, запечатлевшегося не только в некоем умонастроении, уловимом более или менее, но в архитектонике стихотворения, – этого факта нет среди общепризнанных.
Меж тем основное тематическое движение «Беседки Муз» находится в теснейшей зависимости от горациевской оды I, 31, которую Батюшков воспринимал через переложение Капниста («Желания стихотворца»).
В записях «Чужое: мое сокровище!», сделанных летом 1817 года (в мае написана «Беседка Муз»), есть замечание: «Надобно, чтобы в душе моей никогда не погасала прекрасная страсть к прекрасному, которое столь привлекательно в искусствах и в словесности; но не должно пресытиться им. Всему есть мера. Творения Расина, Тасса, Вергилия, Ариоста вечно пленительны для новой души – счастлив, кто умеет плакать, кто может проливать слезы удивления за тридцать лет. Гораций просил, чтобы Зевес прекратил его жизнь, когда он учинится бесчувствен ко звукам лир. Я очень понимаю его молитву» 3 . Эта мысль тридцатилетнего Батюшкова, ближайшим образом затрагивающая тему «Беседки Муз», отсылает к финалу «Желаний стихотворца»:
И больше не прошу от неба,
Как чтобы в бедности моей
Хранило мне здоровье цело,
Ум свежий и душевный мир,
И век пресекло б престарелый,
Бесчувственный ко звуку лир, –
причем и «Зевес» вместо горациевского Аполлона лучше объясняется обратной антикизацией капнистовского «неба», нежели забывчивостью Батюшкова в отношении латинского оригинала.
Для устойчивости, с какою Батюшков понимал тему способности души к живым чувствам, в том числе восприятиям эстетическим, знаменательна сделанная им еще в 1814 году характеристика Горация как поэта элегического, образцового выразителя той темы увядшей молодости, которая через десятилетие вызовет уничтожающую критику Кюхельбекера 4 .
«…часто, подобно Тибуллу и Горацию, – пишет Батюшков о Муравьеве, – сожалеет он об утрате юности, об утрате пламенных восторгов любви и беспредельных желаний юного сердца, исполненного любви и силы», – и цитирует стихотворение Муравьева «Муза», пуант которого составляет оригинальный парафраз из горациевского «Памятника»:
Ты утро дней моих прилежно посещала:
Почто ж печальная распространилась мгла,
И ясный полдень мой покрыла черной тенью?
Иль лавров по следам твоим не соберу,
И в песнях не прейду к другому поколенью,
Или я весь умру?
Обращение к опыту Горация мотивировала и пиитическая диэтика Батюшкова. «Первое правило сей науки должно быть: живи как пишешь и пиши как живешь. Talis hominibus fait oratio, qualis vita. Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы», – пишет он в статье «Нечто о поэте и поэзии» (1815) и добавляет к этому: «Гораций, Катулл и Овидий так жили, как писали» 5 . Поэт, «живший, как писал», Гораций делается ближайшим образцом для молитвы к Музам, в пожеланиях которой едва ли возможно разделить человека и поэта.
Что же дал «Беседке Муз» Капнист как переводчик Горация?
«ЖЕЛАНИЯ СТИХОТВОРЦА»: ГОРАЦИЙ И КАПНИСТ
Сочинение горациевской Carm. I, 31 связано со следующими обстоятельствами. Аполлон имел храм на акарнанском мысе Акций, и Октавиан Август в воспоминание о победе, им одержанной в этих местах против флота Антония и Клеопатры (2 сентября 31 года до н.э.), воздвиг Аполлону новый храм на Палатине 6 . Здание было освящено в 28 году; по этому случаю Гораций (родившийся 8 декабря 65 года, он к этому моменту стоял на пороге 37-летия) обращается с личным прошением к покровителю поэтов:
Quid dedicatum poscit Apollinem
vates? quid orat de patera novum
fundens liquorem? non opimae
Sardiniae segetes feraces,
non aestuosae grata Calabriae
armenta, non aurum aut ebur Indicum,
non rura, quae Liris quieta
mordet aqua taciturnus amnis.
Premant Calena fake quibus dedit
fortuna vitem, dives ut aureis
mercator exsiccet culillis
vina Syra reparata merce,
dis carus ipsis, quippe ter et quater
anno revisens aequor Atlanticum
inpune: me pascunt olivae,
me cichorea levesque malvae.
Frui paratis et valido mihi,
Latoe, dones, et, precor, integra
cum mente, nee turpem senectam
degere nee cithara carentem.
«Чего просит у Аполлона, в день, когда ему посвящается храм, поэт? о чем молит он, из чаши изливая молодое вино 7 ? – Не тучной Сардинии богатых хлебов, не жгучей Калабрии благодатных стад, не золота иль слоновой кости из Индии, не полей, кои Лирис тихою водою омывает, молчаливая река.
Пускай калийским серпом пожинают лозу те, кому дала ее Фортуна 8 , и из златых кубков богатый купец пусть осушает вино, сирийским товаром оплаченное, – любезный самим богам, ибо трижды и четырежды в год посещает он Атлантическую пучину безнаказанно: меня же насыщают оливы, меня – цикорий и легкие мальвы.
Способному наслаждаться и здравому, даруй мне, Латоин сын, молю, чтобы, храня неповрежденный ум, не провождать мне старость ни позорную, ни чуждую кифары».
Мы бы с некоторым огрублением выделили в этом тексте четыре композиционные части: первая – ст. 1 – 3a, вторая – ст. 3b – 8, третья – ст. 9 – 15a, четвертая – 15b – 20. Композиционные и строфические границы не совпадают: I и II части сталкиваются внутри первой строфы, III и IV – внутри четвертой; композиционная граница поддержана строфической только между II и III частями. Создается зеркально-симметрическая диспозиция: в обе стороны от оси симметрии (проходящей, как положено, в интерколумнии) расположено по две части, которые соотнесены по смыслу как АВВА (1. Чего просит поэт? – 2. Нет, не того-то и того-то: 3. Пусть этим наслаждаются те-то и те-то; 4. Мне же, поэту, нужно только…). Гимн обрамлен частями, посвященными просьбе. «Контрастная часть занимает в центре стихотворения в полтора раза больше места, чем риторический вопрос в начале и положительная программа в конце» 9 .
В 1806 году вышел сборник «Лирические сочинения Василия Капниста». Его раздел «Оды горацианские и анакреонтические» содержал, кроме прочего, два интересующие нас текста – «Желания стихотворца» (Carm. I, 31) и оду «Ломоносов» (Carm. IV, 2) 10 .
Остановимся на «Желаниях стихотворца».
Пяти алкеевым строфам Горация соответствуют три восьмистишные строфы четырехстопного ямба у Капниста. Не откликнувшийся на композиционную роль enjambments у Горация, Капнист свел I и II части в первой строфе, разделив ее между ними пополам, и отдал на III и IV части по восьмистишию. Вместо одной межстрофической и двух внутристрофических композиционных границ у Капниста, напротив, две межстрофические, заглушающие одну внутристрофическую (после 4-го стиха).
Первой части горациевской оды соответствуют четыре строки у Капниста:
Чего пиит от неба просит,
Когда в путь новый год течет
Или когда во храм приносит
Он в день рожденья свой обет?
Горациевская анафора quid – quid (что – что) заменена на когда – или когда. При этом чего (просит), соответствующее горациевскому quid (poscit), вынесено за рамки анафоры, объединяя обе дизъюнктивно соотнесенные фразы; это в общем соответствует Горацию, у которого quid содержательно одно и то же и ситуация прошения, приуроченная к ритуалу, одна. В рамки капнистовской анафоры вмещены два момента, соотносящие человека с природой (начало нового космического и нового человеческого года), а поставленный вне анафоры предмет просьбы подчеркивает неизменность просьбы для всего года (а в связи с его цикличностью – и для всей жизни).
Во второй части (ст. 5 – 8) четырехкратному non Горация («non segetes feraces… non grata armenta… non aurum aut ebur Indicum… non rura…») соответствует четырехкратное «не» у Капниста:
Не жатва льстит его богата,
Не мягка волна тучных стад,
Не кучи серебра и злата,
Не пышность мраморных палат.
В том же порядке, за вычетом географической и предметной экзотики, остаются у Капниста первые три элемента – но rura (села) заменены «пышностью мраморных палат». Возникновение «сел» в русском переложении привело бы к внутреннему противоречию в системе ценностей, поскольку сельская жизнь, связываясь с идеалом одухотворенного досуга и удаления от суеты, становилась непременной чертой удела именно поэтического, следовательно невозможной в ряду вещей, поэту чуждых, – и Капнист заменяет «села» столь же обычной их противоположностью, эмблемой суетного городского богатства и власти, «мраморными палатами».
Третья часть горациевской оды передана Капнистом так (ст. 9 – 16):
Пусть пьет нектар кокосов сочных
Тот, кто нашел златое дно,
Пускай из кристален восточных
Вкушает капское вино.
Наперсник счастья он любимый:
Проснувшись, руку лишь прострет –
Земля, моря неукротимы
И мир весь дань ему несет.
Характерным образом весь пассаж у Горация начинается с концессивной формы (premant), отмежевываясь от предыдущих строф с исключительно индикативными формами. Premant, exsiccet находят у Капниста эквивалент в «пусть», «пускай» (ст. 9, 11), тоже имеющих уступительное значение и задающих тон всей III части: есть разные уделы («Своим всяк жребьем наделен», пользуясь выражением Державина), и Гораций оставляет другим наслаждаться тем избытком благ, к которому сам относится хладнокровно. Эта интонация наследуется Капнистом.
Первые три части горациевской оды скреплены символическими образами жидкостей (liquores, v. 3) в связи с отношениями богов и человека:
– чаша (patera), из которой совершается жертвенное возлияние (I);
– река, омывающая дар богов, деревни (II);
– золотые чаши (culilli), из которых пьет любимец богов, и Атлантическая зыбь, где, покровительствуемый ими, он путешествует безнаказанно (III).
Образ чаши с вином, символизирующий в I части человеческое благочестие, инвертируется в III части, означая божескую благосклонность; водная масса, благодаря богам обладаемая человеком (II), далее обращается водной массой, благодаря богам обладающею человеком без гибельных последствий (III).
Капнист устраняет «чашу» в I части, поскольку она часть языческого ритуала, реку во II части, поскольку она включена в чуждый ему образ «сел»; сохраняет в чистом виде только образ «чаши» в III части («кристали восточные»), гиперболизуя идею благоволения богов: не человек выходит в океан, но сами «моря неукротимы» несут в его спальню свои дары 11 . Эта образная система, скреплявшая у Горация финалы трех частей, осталась, таким образом, полуразрушенной у Капниста и потерянной для Батюшкова.Dis carus ipsis (любезный самим богам) у Капниста «наперсник счастья любимый». Капнист устраняет богов последовательно: Аполлона дважды заменяет «небом» (строфы I и III) и роль «богов» передает «счастью»: от этого у него возникает распределение патронажа (судьба поэта управляется «небом», а прочие уделы – «счастьем»), отнюдь не входившее в мысль Горация, у которого боги и Фортуна равно благоприятствуют счастливцу, и перешедшее к Батюшкову, у которого поэт, чуждый даров Фортуны и Славы, пребывает под покровительством Муз и Граций.
- Свиясов Е. В. Античная поэзия в русских переводах XVIII-XX вв.: Библиографический указатель. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. И это еще не полная статистика: к переводам Carm. II, 10 надо добавить как минимум «На умеренность» Г. Державина (1792) и «Оду П. П. Бекетову» Дмитриева (1795), а к переводам Carm. II, 16 – вариации Муравьева («К Хемницеру», 1776) и, конечно, державинское стихотворение «Капнисту» («Спокойства просит от Небес…», 1797).
[↩]
Заимствование «пчелы» из оды Капниста «Ломоносов» отмечено в: Фридман Н. В. Поэзия Батюшкова. М.: Наука, 1971. С. 79. О связи ст. 17 – 28 «Беседки Муз» со ст. 17 – 20 горациевской оды I, 31 см.: Кнабе Т. С. Русская античность. Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. М.: РГГУ, 1999. С. 139. Сравнение в «Моих Пенатах» Державина с Суной, ближайшим образом мотивированное державинским «Водопадом», едва ли необходимо объяснять влиянием трагедии Озерова «Эдип в Афинах»(Фридман Н. В. Указ. соч. С. 100) при наличии общего античного источника – изображения пиндарического восторга в горациевской оде IV, 2: «Monte decurrens velut amnis», etc. «Наш Пиндар, наш Гораций» в сравнениях такого типа естественно занимал место Пиндара.
О Горации в творчестве Батюшкова: Busch W. Horaz in Rußland. München: Eidos Verlag, 1964. Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». СПб.: Наука, 1994. О «Беседке Муз» здесь не упоминается.
[↩]
Батюшков К. Н. Сочинения в 2 тт. Т. 2. М.: Художественная литература, 1989. С. 31.
[↩]
[↩]
[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Источник статьи: http://voplit.ru/article/ya-ubral-v-sadu-besedku-po-moemu-vkusu-goratsievskoe-ubranstvo-besedki-muz-batyushkova/